Поездка на Байкал

Из Иркутска мы тронулись вечером. Заря потухала и на небе уже зажглись более крупныя звезды. Я стоял на палубе парохода и жадно глядел на разстилающийся передо мной ландшафт. Давно я не видал большого города и в этот миг — эти высокия, белыя церкви, эти ряды разноцветных зданий с крашеными ставнями, с створчатыми, стеклянными окнами, этот пестрый хаос крыш, труб, колоколен, чуть подернутых розовым светом зари,— сознаюсь более занимал меня, чем река. Когда я обратил на нее внимание, было уже совершенно темно. Берега и ближние и дальние сливались в одно темное целое, а встречаемые по пути острова походили то на грязныя, бурыя заплаты или безформенные бугры, то на изсиня–черные, маленькие куски драгоценной восточной эмали, вставленные в серебристую ленту реки. В этом виде Ангара ничем не отличалась от всякой другой реки. Только по временам судорожная дрожь пароходнаго корпуса и сосредоточенный гул его колес говорили, что там, внизу, под нами и против нас, бежит что–то своеобразное, капризное, стремительное,— словом — одна из самых быстрых рек мира.

Полюбовавшись немного лунной ночью, я решил отложить дальнейшия наблюдения до завтра и сошел в каюту. Вскоре я уснул. Оказалось, что потерял я очень мало. Большую часть ночи мы простояли у одной из пристаней парохода, где грузили дрова. Поленья, сбрасываемыя в трюм и на палубу, тут же почти над моей головою, производили грохот, похожий на артиллерийскую пальбу; пароход в это время дрожал и гудел, точно огромная пустая бочка, но я упорно не открывал глаз, желая сохранить возможно большую свежесть для утренних впечатлений.

На завтра, чуть занялся день, я вышел на палубу и взобрался на шканец.

Пароход медленно плыл серединой реки. Последняя не отличалась нигде особенной шириною и, на первый взгляд, не поражала ничем, разве только хрустальной прозрачностью своих вод. С обеих сторон всюду высились, поросшия лесом, куполовидныя горы, а впереди виднелся их целый кряж. Среди таких–то гор все время вьется Ангара.

Вначале мне, избалованному речными видами, все это показалось монотонным и скучным. Только постепенно, по мере того, как я осваивался с рекой, вглядывался в очертания ея берегов, в их колорит и концепцию, узнавал все разнообразие ея изгибов, всюду одинаково мягких и грациозных — я стал постигать мало–помалу всю прелесть этой в высшей степени своеобразной реки.

Ничего резкаго, крикливаго, театральнаго нет в ангарском пейзаже: воды — прозрачныя, ровныя, берега — зеленые, однообразные, островов мало, да и те по большой части плоские, часто крохотные, чуть выступающие над поверхностью воды и нередко поросшие только травою. А между тем река хороша,— чудно хороша!

Хороша она особой красотой, отличной от всех других. Я долго подыскивал для нея сравнение и, наконец, решил, что если приленские жители с некоторым правом величают свою Лену «почтенной бабушкой — высокочтимой матушкой», то Ангара ни что иное как прелестная девушка, лесная русалочка.

Показалась мне она такою особенно в это погожее утро, когда я увидел ее впервые во всем ея блеске.

Она только что проснулась. Поверхность ея уже, правда, разрумянилась отражением зари, синева неба и зелень леса уже окрасили ея воды, но на ней все еще лежала легкая пелена белаго, прозрачнаго тумана, покрывшаго ее за ночь. Пелена эта двигалась вместе с водою; ветерок ее колыхал, теребил, свертывал, развевал. Ветерок был до того легкий, что, сдувая мглу, не морщил поверхности реки и эта поверхность туманная, спокойная, чуть зардевшаяся, вся в завитушках мелких водоворотов, казалась мне замечательно похожей на лицо девушки, улыбающейся собственным грезам сквозь сон. А по берегам на откосах гор, точно золотыя и серебряныя монеты, вплетенныя в косу инородки или бисер и цветные узоры ея платья, пестрели среди темных лесов желтыя осенния нивы; виднелись деревушки, церкви, хутора, тянулись по опушкам алыя нити кустов шиповника и рябины, вперемежку с оранжевыми — берез.

И так все время пути по Ангаре не покидало меня впечатление женственности и юности. Нигде грубых, крутых поворотов, нигде следов борьбы и усилия. Уродливых, нагих мысов да мелей, далеко вдающихся в реку, мрачных, нависших над водою утесов, истерзанных, подмытых прибоем обвалов, с лохмотьями дерна, с мочалой обнаженных древесных корней, с рядами опрокинувшихся в воду лиственниц и сосен — я не замечал. Всюду берега округлы, свежи, не тронуты,— точно река бережет их и вьется среди них, но не моет. Нет также у ангарских берегов уступовидных террас, так характерных для рек, часто и резко меняющих свой уровень. Ангара почти круглый год и почти всюду одинаково ровная, стремительная, глубокая. Она катит по своему ровному плоскому дну массу камней, но шивер почти нет на ней. Нет на ней также, исключая «Шаманскаго камня», и перекатов с их говором, шумом и плеском^*). Волны ея, задевая многочисленные, но одинокие подводные камни, всплывают стремительно вверх, образуя красивые, водные бугры, исчезающие столь же быстро и безшумно, как появились. Это сильно разнообразит течение, не уничтожая его плавности.

Я помню другую сибирскую реку не менее быструю и многоводную, чем Ангара, именно — Алдан. Но что за разница! Алдан это шумный, удалый, добрый молодец, весь в перекатах и шиверах. Повороты его крутые; струи — пенистые. Островов, мелей, мысов — бесчисленное множество. Грозные обвалы тянутся иногда на целыя версты; огромныя горы, на половину размытыя, висят местами над самой рекою и роняют в мчащияся мимо с ревом волны глыбы земли да десятины леса. Но зато, есть у Алдана и старыя заглохшия курьи и тихие омуты, есть хорошенькие, уютные заливы, обросшие тальником с лиственницей. Ничего подобнаго нет у Ангары. Нет у нея также совсем длинных, прямолинейных, широких плесов, придающих рекам столько величия. Ангара постоянно куда–то заворачивает и все куда–то исчезает. Повороты эти иногда чрезвычайно неожиданны, своеобразны и почти всегда грациозны; но далей нет у Ангары. Куда ни взглянешь, всюду кругом видишь берега и плывешь точно по озеру. Этим река еще более напоминает своенравное, капризное существо, ревниво оберегающее от других и свои побуждения и свои намерения. А ты, глядя на ея неукротимое течение, все чего–то ждешь, все чего–то опасаешься. Но переплываешь из плеса в плес, из котловины в котловину, а река всюду одинаково спокойна, чиста и колоритна. Ждешь необычнаго, волнующаго, а встречаешь только ласкающее и приятное. Это немного томит, и вполне удовлетворенным я почувствовал себя только тогда, когда в воротах Ангары, в рамке двух темных лесных утесов, увидал, залитую солнцем, перламутровую даль Байкальскаго озера.

Я не стану описывать Байкал. Видел я его всего несколько часов, а полагаю что этого черезчур мало, чтобы постичь красоты и характер такого, как он, великана.

Автор: В.С.

Источник: Восточное обозрение № 36, 6 сентября 1892 г.