Байкал летом

Переправа на остров Ольхон

От Хузертара я поехал в ольхонскую инородную управу, лежащую от него в 10, а от Кунты в 40 верстах; проливной дождь и ночь загнали меня под кровлю и заставили ночевать в маленьком довольно чистеньком деревянном домике, в котором помещалась управа.

На протяжении от р. Анги до Ольхона лесов нет, почва камениста, неудобна для распашки и покрыта редкою травою. По обширным склонам гор бродят табуны белых овец; на утесах гнездятся большие серые орлы, которые питаются молодыми ягнятами, унося их безнаказанно в глазах пастухов, потому что кочующие здесь буряты, будучи шаманскаго исповедания, по суеверному преданию, не бьют орла, считая его священною птицею,— посредником между человечеством и божеством ольхонскаго рода, так что убийство этой птицы считается смертным грехом.

Вид обнаженных, нагроможденных гор с широкими склонами — хорош, но как–то безжизнен, и впечатление, производимое им на душу, можно сравнить с впечатлением, какое производит на нас обширное пепелище после пожара, не оставившаго ничего, кроме груды камней, пепла и разрушения.

Рано утром 6 июля пришел ко мне тайша, и я поехал с ним в улус Куркат, расположенный в 13 верстах от управы, на берегу Байкала, где сел в большую шести–весельную лодку, сплоченную из выгнутых досок, обтянутых на дугах или кокорах, и отправился на остров Ольхон. Скамейки, или говоря по–морскому, банки, на которых сидели бурята–гребцы, были положены не на половине глубины лодки, как делается у нас, а почти в уровень с бортами ея. Буряты сидели на этих банках, поджавши под себя, кренделем, ноги, как сидят на полу все азиятцы; от этого, хотя ветер был попутный, но при сильном волнении и неизбежной килевой качке, то один, то другой бурят, скользя по банке, или валился в лодку, или опрокидывался навзничь, опрокидывая и своего товарища, за ним сидевшаго.

Я советовал им сесть по–русски, свесить ноги и упереться в кокоры; но они не слушали, толковали, шумели и спорили между собой до тех пор, пока один порядочный вал окончательно не сбросил с банки двух бурят: один полетел вверх ногами в лодку, вода засосала весло и в добавок дала гребцу порядочный толчек в зубы рукояткою весла; а другой гребец полетел в воду.

— Черти! садитесь по–русски; не то шайтан побросает всех вас в воду! — кричал я им при шуме ветра и волн.

— По што побросает? — отвечал тайша, сидя на корме. Шайтан любит бурят, бурят мастер плавать, бурят далеко плавает по морю, к Селенге, в Иркутск! Далеко!

— Ну, как знаете! — отвечал я.

Гребца вытащили из воды, и после долгих переговоров бурята уселись, но однако же по–русски. Двух–верстный пролив мы переехали в час, сделав пять верст, огибая его сначала возле одного берега, пока не поравнялись с воротами, или самым узким местом пролива, и потом поднимаясь возле противоположнаго берега. Это мы сделали для того, чтобы сильный ветер, постоянно и периодически дующий здесь с северо–запада, не унес нас в море.

Источник: Морской сборник, 1866 г., т. LXXXVI, № 9, стр. 87–120. Санкт–Петербург.