Изображения на утесе Саган–Заба

Утес Саган–Заба (или Цаган–Заба) находится в 5–ти верстах по берегу Байкала от пади Крестовой по направлению на С.В. к устью р. Анги, отстоящей от Крестовой пади верст на 20.

Название Крестовой пади дано потому, что где–то на горе был поставлен крест. В вершине пади существует улус того же имени (у русских, а бурятское название мне неизвестно). Дорога в падь Крестовую из Косой степи, расположенной на обывательском тракте от станции якутскаго тракта Хогот до Ольхонской думы, идет через деревню Тырган и улус Крестовый; все разстояние от Косой степи до устья пади Крестовой тоже не более 20 верст.

Из пади же к утесу остальныя пять верст можно сделать в лодке, но существует, говорят, пешеходная тропа через гору. Как бы то ни было, мы достигли места на лодке. На этот раз спутником моим был Г. Коперницкий; нас сопровождало шестеро бурят и два нанятых жителя д. Тырген. Поднявшись с восходом солнца, мы часов в 7 утра сели в лодку и через час легкой гребли достигли утеса Цаган–Заба. Название Цаган (белый) как нельзя более пристало вертикальной стене совершенно белаго мраморо–виднаго кристаллическаго известняка; утес составляет выдающийся мыс, который ограничивает с Ю.З. падь, также называемую Цаган–Заба²⁾. Заба значит — падь, проход, по объяснению о. протоиерея А. Орлова и Цаган–Заба может быть переведено «славный проход».

Прежде чем приступить к отысканиям изображений или «зурака», как называли их буряты³⁾, чтобы не запугать бурят, мы присутствовали при обряде очищения. Совершилось это так: собрали несколько травы (какой–то вид полыни и богородской травы. Artemisis sp. Fhymus Serpyllum.), зажгли огонь, бросили траву в огонь и когда она закурилась, то каждый подержал, по очереди каждую из своих ног над дымом, тем и закончилось очищение, но еще нужно было умилостивить бурхана, почему понадобилась водка, нарочно взятая моим спутником, чтобы приобрести расположение проводников; все буряты уселись в кружок, самый старший и почетный из бурят налил в деревянную чашку водки, встал и, обратившись к утесу с словами молитвы, три раза выбрызгивал немного водки по направлению к утесу, испрашивая позволения осмотреть работу бурхана, так как буряты полагают, что изображения на скале рисует бурхан; далее еще потребовалось приношение более существенное, чем несколько капель вина, собрали несколько медных монет, явилась и серебрянная и весь сбор с благоговением был положен на столообразном и несколько закрытом выступе утеса. По осмотру кассы приношений, там оказались серебряные и медныя монеты на сумму до 1 р. 50 к.

Недели через три снова я был на этом месте, и из сбора уже исчезло все серебро, а меди было не более 40 коп.; думая врасплох накрыть бурят, я сказал что, вероятно, шаманы берут деньги, но меня старались уверить, что делают это русские, проездом по Байкалу, но бурят не возьмет.

Задобрив таким образом бурхана, нам указали и самый «зурак».

Изображения на Цаган–Заба исполнены на пространстве 7¹/₃ квадр. сажен, при этом верхушка головы самой верхней фигуры от основания утеса — 2¹/₄ саж., а длина стены с изображениями — 3¹/₄ саж.

Часть изображений уничтожена осыпанием утеса, и пробелы, заметные на прилагаемом снимке между пятью сохранившимися группами фигур, обусловлены именно осыпанием известняка, составляющаго утес; в случае большей сохранности, не было бы, по всей вероятности, упомянутых 5 отдельных групп и вся стена представляла бы довольно цельную страницу из жизни народа, оставившаго по себе такую память.

Утес, как сказано, образован совершенно белым, кое–где только пожелтевшим, кристаллическим известняком; при прямом солнечном освещении, глазам больно смотреть на утес, а при таком условии мне пришлось первый раз делать снимок с утеса, отчего он был не полон, в него не вошли некоторыя фигуры, помещенныя на прилагаемой таблице.

Фигуры все вырезаны, причем вырезан или только контур, и таких фигур всего три; на 7 фигурах людей контурована только голова, а все тело, как и во всех остальных фигурах, углублено по всей поверхности; углубление настолько значительно, что не только заметно глазу, но и весьма ощутительно на ощупь, так что можно принять углубление в 2, 3 и даже 4 линии.

Измерены были только некоторыя фигуры, а именно олень, равнявшийся по длине от груди до задняго конца 20 сантиметрам и большое животное вверху от оленя = 50 сант. Величина остальных фигур и их взаимныя разстояния определены циркулем по фотографическому снимку г. Динесс и перенесены на бумагу с увеличением в 1¹/₂ раза против величины на позитиве. Для получения вернаго рисунка приглагашен был г. Динесс, но, к сожалению, снимок получился неудачный, что главным образом вызвано было однообразием поверхности утеса, недостаточной резкостью в освещении углублений, а может быть и другими причинами, о которых не берусь судить по незнакомству с фотографической техникой; как на негативе, так и на позитиве резко выделялись только те фигуры, которыя были немного потерты кусочком известняка, отчего изображения сделались белыми; считаю необходимым прибавить, что подкрашивание нисколько не портило подлиннаго изображения, так как эти последния были достаточно углублены; подобное покрашивание всех фигур, конечно, сделало бы фотографию совершенно отчетливой, но в запасе у нас не было ни мелу, ни краски, да и для закрашивания верхних изображений, поднятых на две сажени, потребовалось бы устройство лестницы, что слишком задержало бы нас на берегу озера и принудило бы остаться ночевать, на что мы не разсчитывали ранее, а потому не взяли ни теплаго платья, ни пищи, а нас было с рабочими боле 10 челов., и без того волнение на озере, сильный холодный ветер, мешавший уставить палатку для фотографа и камеру заняли столько времени, что вернуться в Крестовую падь нам удалось лишь к 8 час. вечера, выехав ранее 12 часов.

Несмотря на неотчетливость фотографическаго снимка, он был очень полезен при определении точных относительных разстояний между целыми группами и отдельными фигурами.

Начертания, исполненныя на утесе в целом представились не вдруг, а только после внимательнаго осмотра, причем нужно было переходить с места на место, чтобы составить понятие о целом. Разсмотрение целаго и деталей обнаружило, что начертание отдельными частями представляет сходство с начертаниями и Минусинскими и Онежскими, но значительно уклоняется по способу изображения людей. Фигуры людей на утесе Саган–Заба представляют несколько типов:

• Фигуры меньшей величины как стоящие, так и сидящие верхом на каком–то животном, совершенно напоминают такия же фигуры и в таких же искусственных позах с расставленными ногами и растопыренными руками, как на Аглагтинских и Майдашинских начертаниях на утесах Енисея; всадники (их 2) очень близко сходны с фигурой, изображенной на камне № 1 Аглагтинскаго начертания и на Тепсинском начертании.
• Фигуры людей второго типа отличаются от предыдущих и большим числом (не считая неопределенных форм), 3) их 23, а первых, пеших и всадников, только пять; и большей величиной, превосходящей от 3 до 5 раз, величину меньших фигур, и большей отчетливостью изображения, что обнаруживается и в резкости очертаний, и в однообразии формы тела вообще и разнообразии в положении рук и в способе изображения головы; наконец само расположение фигур в верхней части всего начертания выделяет этот тип от предыдущаго и отводит ему привилегированное положение.

Форма тела, представленнаго треугольником и раздвинутыя у колен ноги, одинаковы для всех 23–х фигур, разнообразие, как видно из таблицы, обнаруживают способ обозначения головы и положение рук; головы или обозначены одним контуром в виде кружка или вырезаны по всей поверхности кружка, у шести фигур заметно на голове украшение в виде рожков, может быть знак власти, что отчасти подтверждается центральным положением такой фигуры; самая верхняя фигура второй группы имеет у локтевого сгиба левой руки кружок, который можно принять за бубен и тогда это будет шаман. В первой группе вторая снизу фигура человека имеет на груди род перевязи и в руках какое–то орудие; не будет ли это боевой молот, он мог быть бронзовый, костяной или каменный с отверстием в середине; в которое вставлялась более или менее длинная рукоять; такие молоты изображены на 13, 14, 25, 26 и 27 стр. книги Ворсо «Древности Копенгагенскаго музея». В той же группе есть два изображения с странно раздвинутыми руками и ногами; одна из них представлена обращенной вниз головой, что принято в подобных изображениях принимать за выражение смерти; что их следует принимать за человеческия изображения, достаточно объясняется треугольной формой тела, формой головы и конечностей, как у несомненно человеческих фигур; такая же форма усматривается и в IV–й группе.

Некоторыя фигуры I, II и III группы имеют трехугольную форму головы. В группе III и IV представлены две фигуры, стоящия над каким–то крупным животным; впрочем, это может быть только случайное близкое расположение отдельных фигур без всякой особенно тесной связи.

Как уклоняющуюся форму от общаго типа укажу на нижнюю фигуру в IV–й группе, несколько приближающуюся к изображению человеческих фигур на утесе в бухте Ая.

Некоторыя из числа 23 фигур 2–то типа испорчены осыпанием камня; но признать их за человеческия не трудно, другия несомненно уничтожены совершенно.

Обсуждая вообще характер изображения фигур людей, нельзя не признать чрезвычайной неестественности и натянутости положения, по сравнению с изображениями животных, позы которых весьма натуральны. Но такова судьба всякаго искусства в первое время его развития. У всех культурных народов древности — египтян, ассириян.., работавщих также на камне, на камне писавших первыя свои летописи, изображения людей отличаются такой же искусственностью, тогда как изображения животных ближе к природе. Относительно Ассирийскаго искусства Ленорман говорит, напр.⁴⁾: «в деле отделки животных ассирийская скульптура оказывается более искусною, чем в деле произведения человеческой фигуры». Между тем искусство ассирийское было так развито, что Ленорман выражается: «среди охотничьих сцен на стенах Куюнджикскаго дворца выделяются фигуры животных, которым никакое другое искусство, даже греческое, не могло противоставить чего–нибудь более высшаго по выразительности». Тоже и в египетской скульптуре, которая «начинается в храме и сначала является в состоянии набросков и только намечает контур, потом углубляется, выдалбливая стену, или выдается на ней наружу барельефами».

«Формы египетской фигуры отличаются резкою и сжатою манерой, не без тонкости, но без подробностей. Линии в ней прямыя и большия. Положение ея прямо, величественно и неподвижно. Ноги большею частью параллельны и сложены. Руки протянуты вдоль тела или сложены на груди, если не отделяются для того, чтобы показать символический знак, скипетр, крест с ушком, цветок лотоса. Но в этой величественной и кабалистической пантомиме фигура делает более знаки, чем жесты; она скорее находится в состоянии покоя, нежели в действии». Как на особенность египетской скульптуры Ленорман указывает на преднамеренное отсутствие подробностей при изображении людей, простоту в линиях при тонкости работы; в них заметны две особенности — пожертвование маленьких частей большим и отсутствие подражания действительной жизни; но способность передавать верно природу не была чужда египтянам, что видно из той правды, с которой представлялись животныя. Отсюда естественно заглючить, что значение фигур было символическое, как и весь характер египетской скульптуры; египетская скульптура была лишь формою письма.

Все только что сказанное о характере египетской скульптуры вполне прилагается к способу изображения фигур на утесе Саган–Заба: та же простота линий, та же искусственность и однообразие позы и формы тела, то же движение только в руках, обыкновенно опущенных вдоль тела, и подымающихся у самой большой фигуры II–ой группы и у верхней, принимаемой за шамана, чтобы представить, что правой рукой он бьет в бубен; большее разнообразие замечается также в изображении головы, которая у некоторых имеет украшения в виде рогов.

И общий характер изображения представляет сходство с письмом, с записью какого–то, очевидно, важнаго события в жизни народа, создавшаго эту подпись.

Что касается до изображения животных, то преобладают по числу между ними легко отличимыя формы птиц (13) и оленей (7); есть в I–й группе фигура, похожая на медведя: может быть, лошади в V и IV группах, судя по отсутствию, рогов и длинной шее, неопределенныя животныя в III и IV группе, над которыми поставлены человеческия фигуры⁵⁾. В V–й же группе изображено животное крупнее всех остальных и играющее ту же роль, какая приписывалась Спасским крупной фигуре (судя по позе, по–видимому, хищника из рода Felis, а не лошади) на 2–м камне Аглагтинскаго начертания⁶⁾; т.е. ее можно принять за изображение быка, символ Буга–ноина, прародителя нынешних бурят; но бык мог быть чтим и другим народом, а не одними бурятами⁷⁾. Птицы проводниками бурятами назывались лебедями, потому, конечно, что лебеди почитаются священными и одним племенем, Шаратами, признаются прародителем; лебедей не убьет ни один бурят в Кудинском и Ольхонском ведомстве, отчего они здесь очень доверчивы, так как и русские, живущие среди бурят, единицами, чтобы не вооружить против себя своих соседей, не стреляют ни лебедей, ни других священных птиц, напр., орла.

Кроме изображений людей и животных никаких знаков и фигур не было усмотрено, если не считать какого–то рисунка неопределеннаго значения повыше самой большой фигуры в V–й группе.

Почитание быка было в употреблении у древних народов Азии (крылатые быки).

Обращаясь к вопросу об инструментах, какими были исполнены вырезанныя фигуры на утесе Саган–Заба, я приведу, не предрешая вопроса, несколько указаний, что для работ на камне употреблялись в древности камни, именно такия твердыя породы, как кремень и яшма.

Эмиль Сольди сообщил в Парижском Антропологическом обществе в заседании 20 января 1881 г.⁸⁾ по поводу предполагавшегося Мариеттом употребления железа в эпоху первых египетских династий, что для скульптурных работ на твердых камнях, как диорит, египтяне употребляли яшму, для гранита было достаточно кремня, и только для более мягких пород служили инструментом орудия из бронзы; Сольди сам, подражая работам скульпторов, изображенным живописью на гробнице Ти, пробовал кремневым ножем, ударяя по нем другим камнем, выбивать на граните, хотя и с трудом.

Всякий, знакомый с каменными орудиями эпохи каменнаго века, знает до какой степени изящества и правильности доходили изделия из камня и кости, и как правилен и отчетлив был рисунок на костях, образчик такой кости находится с начерченными параллельными линиями в музее Восточно–Сибирскаго Отдела Географическаго Общества в коллекции г–на Витковскаго, состоящей из орудий только костяных и каменных без всякаго следа металла⁹⁾. Орудия, требовавшия мелкой и тщательной оббивки, исполнились с большой правильностью и изяществом.

Поэтому не будет неосновательным допустить, что изображения на Саган–Заба, достаточно крупныя и простых очертаний, были выбиты орудиями из камня или могли быть выбитыми, хотя окончательно вопрос этот решится только после подробных археологических изысканий на месте, пока же нет никаких указаний на способ выполнения работы и возможны лишь гадательныя предположения.

Всякое объяснение содержания горельефных изображений на Саган–Заба будет, разумеется, очень шатким и гадательным, но тем не менее я позволю высказать одно предположение.

Из того, что между человеческими фигурами легко различимы два типа: фигуры перваго типа крупны, угловаты и помещены вверху, а фигуры втораго типа мелки и размещены в связи с группами животных и птиц, первый тип, и тщательнее представленный, должен изображать победителей, а второй побежденных и приносимую ими дань. Крупное животное V–й группы может быть принято за лося и составлять также предмет дани, добытой охотой, как и птицы; несоответствие в величине не следует считать очень поразительным, так как соответствия не замечается также и в величине птиц по сравнению с ниже изсеченными фигурами людей — птица представлена более крупною, чем человек; таково впрочем всякое детское искусство.

Источник: Известия Восточно–Сибирскаго Отдела Императорскаго Русскаго Географическаго Общества, 1881 г., т. XII, №№ 4, 5.