Вокруг Азии. Через Сибирь
...В 450 верстах разстояния от Читы, на реках Уде и Селенге лежит Верхнеудинск, последний город пред Иркутском. Как вся Чита была покрыта глубоким слоем песку, так здесь, для разнообразия, на улицах города стояла невылазная жидкая грязь от проливных дождей. Город лежит в глубокой лощине, и вся вода с окрестных холмов сбегает сюда вниз. Путей сообщения не было никаких, так как в Верхнеудинске нет извощиков, а если и есть то они очень аккуратно прячутся, и я не мог достать ни одного. Вдобавок, все время пока я там был, шел проливной дождь, так что я и не видал города, а между тем он довольно велик, имеет много жителей и ведет хорошую торговлю чаем, особенно кирпичным, который он поставляет на все Забайкалье. Впрочем, мне не советовали покупать здесь чаю, так как пред Иркутском его пришлось бы оплатить пошлиной. Кроме чаю, здесь склад и средоточие торговли китайскою шелковою материей, так называемою че–чун–чой, хорошо известною в России, где она идет на летние костюмы; в Верхнеудинске она получается из первых рук, из Кяхты, которая под боком.
Отсюда до Байкала считается 150 верст, надо было спешить, так как Байкальский пароход уходил через два дня, а я уж успел убедиться, что при нынешнем состоянии сибирских дорог не легко проехать полтораста верст в двое суток.
Под самым городом мы переехали на пароме–самолете Селенгу, большую горную реку, текущую с юга, из Монголии, и впадающую в озеро Байкал. Дорога, и от бывших дождей, и от проходящих обозов, была разбита до невозможности; изнуренныя лошади вязли по брюхо в глубокой грязи и еле тащили тяжелую телегу, да и на сухом месте, где такое попадалось, не бежали рысью, а шли каким–то церемониальным маршем. Но зато я мог вдоволь любоваться окрестными видами, и они действительна заслуживали этого.
Представьте себе узкую долину или скорее ущелье между горами; справа и слева его легли два хребта, а на дне ущелья, сверкая и пенясь, несется Селенга. С левой стороны реки, на прибрежных утесах вьется змейкой какая–то светлая полоска. Это дорога; она проложена узким карнизом почти по средине гор. С одной стороны, высоко над головой подымаются или голыя каменныя скалы, или вершины, покрытыя густым хвойным лесом; с другой, далеко вниз идут груды камней, спускаясь вплоть к реке, и только узкия деревянныя перила отделяют их от обрыва и Селенги. С горы дорога спускается вниз, по гатям выстланным жердями и хворостом и потом опять всползает на другую гору. Горы идут вплоть до Байкала, но Селенга скоро остается в стороне.
Местность здесь плохо заселена; тут живут и Буряты и Русские, но деревень что–то мало видно. Отсюда уже начинается настоящая тайга, та безконечная сибирская тайга которая за Иркутском тянется на тысячу верст, вплоть до Красноярска. Впрочем непроходимость, характеристический признак сибирской тайги, здесь пока еще отсутствует. Холмы сплошь покрыты ровным, не крупным лесом из лиственницы, ели и березы; изредка начинает попадаться и аристократ сибирских лесов, кедр. Но лес довольно редок и все стволы снизу стоят без веток, точно подчищены нарочно, так что далеко видно как этот реденький лесок спускается вниз по покатости холма и взбирается на другой холм. Получается впечатление как будто попал в какую–то безконечную сетку или паутину. Дорога похожа на тропинку и так и ждешь что она исчезнет, потеряется сию минуту и очутишься один в лабиринте деревьев. Ни лужайки, ни поляны не попадается на всем пути и везде стоит один и тот же угрюмый, тоску наводящий лес.
В глухую ночь подъезжал я к Байкалу; возвышенныя всхолмленныя равнины, спускающияся мало–по–малу, приводили меня к озеру. Последнее селение пред Байкалом Посольское, где выстроен монастырь на месте убитаго когда–то здесь Монголами московскаго посла. Но от деревни до пристани, где находится вокзал и гостиница, еще 10 верст.
Байкал шумел; на озере была буря. Дорога шла берегом, и часто мелькала вдали в ночном мраке поверхность воды и слышно было как разгулявшияся волны Святаго моря бешено хлестали в каменные утесы. И рев волн, и шум и свист ветра, и треск сучьев, ломавшихся в лесу, все это сливалось вместе в какой–то оглушительный концерт. Каково же здесь осенью, когда к буре присоединяется еще сибирский холод. Теперь только половина августа, а уже по ночам нельзя было ехать без меховаго пальто. Очень невесело принял меня Байкал, да еще благодаря буре я целый час простоял на холоде пред гостиницей и не мог достучаться, так как единственный слуга давно уже привык к капризам здешних стихий и сладко спал, не обращая внимания ни на шум ветра, ни на мой отчаянный стук.
Озеро Байкал лежит между 51° и 55° северной широты и имеет в длину 600, а в ширину до 75 верст, стало быть представляет собою одно из величайших озер земнаго шара. Оно со всех сторон окружено высокими горами, которыя придают ему мрачный, угрюмый отпечаток. По преданию, озеро образовалось из некогда бывшаго здесь провала, а окрестные жители до сих пор окружают его каким–то фантастическим ореолом. Монголы называют его Далай–Нор, святое озеро, Буряты поклоняются здесь своему Шаманскому камню, а Русские с таинственным ужасом на лице уверяют, что Святое море не имеет дна и говорят, что в тихую погоду у берегов его видны целые скалы и леса. Что оно очень глубоко, это факт; хотя здесь конечно не делали правильных промеров, но по тракту пароходов, между Посольским и Листвяничной, иногда бросали лот и находили наибольшую глубину до 7000 футов.
В Байкал впадают двести рек и речек, а вытекает только одна Ангара и с такою скоростью, о которой мы по своим европейским рекам не можем составить никакого понятия. Кругом озера живут Тунгусы, Русские и Буряты; Бурят всего больше; они же живут и на Ольхоне, большом острове посреди Байкала. Байкал истинное сокровище для здешняго края, так как в нем ловится масса рыбы и в особенности омуля (Salmo omul, Salmo antumnalis migratorius), неизменнаго омуля, который вместе с кирпичным чаем составляет почти единственную пищу и Сибиряков, и инородцев. Каждый год десятки тысяч пудов этой рыбы везутся отсюда и в Иркутск, и в Забайкалье, и эта отрасль промышленности породила собой даже другую, именно сильное развитие судоходства, в виде большаго количества туземных парусных судов и простых больших лодок.
За то пароходству здесь несчастливится; пароходы и горели, и тонули, а управление ими постоянно переходило из рук в руки и все как–то без толку. До сих пор перевозная плата очень высока, пароходы ходят не всегда правильно и не всегда счастливо, доказательством чему служит то, что они не берут даже на свою ответственность почтовой корреспонденции, и потому вся почта идет сухим путем, по южному берегу Байкала, по высоким горам, так называемым Круго–Байкальским трактом, не только просто отвратительным, но осенью и весной даже совершенно невозможным.
Скучно ждать пароход на берегу Байкала: пароход не приходил целый день; хотя буря начала стихать, но здесь в сильное волнение нельзя приставать к берегу и пароходы предпочитают качаться посредине озера. В гостинице от скуки шла самая ожесточенная карточная игра, в любимую сибирскую игру, винт. Горы, полузакрытыя белою занавеской тумана, картинно стояли кругом. Я было попробовал отправиться подальше, полюбоваться окрестностями, но ноги разъезжались во все стороны по намокшей глине. На пристани, чуть не на полверсты ушедшей в озеро, тоже скучно; другой берег неясно синел в отдалении, холодный ветер пронизывал насквозь, а крутой вал Байкала однообразно и глухо ударял в сваи, обдавая брызгами деревянный помост.
Но на другой день погода окончательно прояснилась, и когда я проснулся, ярко светило солнце, а пришедший ночью пароход Платон уже нагрузился и собирался в обратный путь.
Дорога идет наискось к пристани Листвяничной, и озером приходится ехать на разстоянии 90 верст. Переезд длится от восьми часов до несколько суток, смотря по состоянию погоды. На этот раз все обошлось благополучно, даже качки не было, так как здесь, как и в каждом со всех сторон замкнутом бассейне, волны скоро разбиваются о берега. Только Байкальския горы были покрыты туманом, и их живописныя очертания были скрыты от нас.
От пристани Листвяничной, где нет ничего кроме вокзала да неизбежной гостиницы, до ближайшаго селения Никольскаго полторы версты. В гостинице все удобства сводятся к тому что можно выпить рюмку водки, а о ночлеге нечего и думать. А между тем была уже ночь. Одна партия пассажиров поспешила уехать на вольных, благо несколько ямщиков собралось на пристань; но их было далеко недостаточно для всех, поэтому другая часть отправилась в лодке Ангарой, вплоть до Иркутска. Но плавание ночью по такой реке как Ангара не всегда проходит даром, да и безполезно, так как ночью рекой чрез таможню не пускают. Поэтому остальные пассажиры, и я в том числе, сочли за благо отправиться на станцию пешком и в деревне уже наняли какого–то мужика перевозить наши вещи, по рублю за каждый конец, причем он ухитрился съездить двенадцать раз и перевозил вещи всю ночь.
Станции пред Иркутском содержит сама казна, за неимением желающих взять таковыя на себя, и тут уже совсем нельзя добиться толку. Если прежде было гадко, так теперь стало еще хуже. Каждую неделю почти сюда приезжают почтовые чиновники для ревизии и проверки друг друга, а о проезжающих решительно никто не заботится. Мы на другой день должны были два часа ходить по деревне и даже отправляться в поле, пока нашли лошадей.
От Байкала до Иркутска считается всего 60 верст. Дорога такая же как и до Байкала, с тою только разницей, что вместо Селенги здесь Ангара. Но Ангара не чета Селенге; составляя единственный исток Байкала, она имеет две версты в ширину и течет со скоростью почти 20 верст в час, так как на 60 верст до Иркутска имеет более 400 футов падения. Это самая быстрая река Сибири. Она вытекает из Байкала тотчас около Листвяничной, и в самом устье ея, по средине, высоко подымается из воды остроконечный каменный утес, называемый Шаманским камнем. Буряты считают его святым; они думают, что здесь живут их духи онгоны, и приезжают издалека поклониться ему. В трех верстах от станции выстроена караулка и поперек дороги протянут полосатый шлагбаум; это таможня. Как известно, вся Восточная Сибирь до Иркутска считается порто–франко, и сюда со стороны моря можно везти что угодно, жаль только, что никто ничего не возит. Здесь первая и, не считая Кяхтинской, единственная таможня в Сибири. Предметы обложения: чай, сигары, меха и, кажется, китайский шелк. Главное же смотрят, чтобы не провезли как–нибудь потихоньку золота. Все золото, добываемое в Восточной Сибири, золотопромышленники должны предъявлять в Иркутске, где им выдают квитанции, а золото отправляют в Барнаул, переплавляют в штыки или чеканят в монету, и тогда уже выдают владельцам. Этим путем хотят предупредить продажу его на сторону и вывоз из России, но конечно цель не достигается, и контрабанда все–таки развита. Не имея золота, мне было лестно даже подозрение, что я могу его иметь, но таможенные чиновники вследствие долгой привычки видят птицу по полету, и мои вещи почти не осматривали, так что я сожалел, что не купил в Верхнеудинске хоть чаю. В тот же день вечером на закате солнца вдали показался Иркутск, и я въехал в обгорелый город, столицу Восточной Сибири.
Крайне тяжелое впечатление произвел на меня Иркутск, точно ангел смерти и истребления пронесся над городом. Везде стоят черныя, обгорелыя руины, наскоро обнесенныя забором; везде строятся и поправляются дома. Страшный двухдневный пожар 22 и 24 июня 1879 года истребил большую и лучшую часть города, который вряд ли скоро оправится после такого бедствия. Я остановился не в гостинице, а в частном доме, рекомендованном мне еще раньше, и хозяин его, владелец многих других домов, погибших от пожара, разсказал мне много потрясающих подробностей.
Город расположен на речке Малый Иркут, при впадении ея в Ангару, и имеет до 40 тысяч жителей. До пожара он считался лучшим городом Сибири, но теперь вряд ли сохранит это преимущество, так как с ним успешно конкуррирует Томск, за который стоит его выгодное положение. Осматривать в городе после пожара решительно нечего, да и некогда было; надо было спешить. Еще полторы тысячи верст остается до Томска, между тем уже половина августа, а 15 сентября уходит из Томска последний пароход. Скорее в путь, скорее!... Паром–самолет живо доставил меня на другой берег Ангары. Это благодетельное изобретение какого–то Немца имеет то удобство, что требует мало людей для своего управления и чем быстрее река, тем ходит скорее. Между тем прежние паромы по Ангаре почти не могли ходить. Через три станции от Иркутска дорога вступает в тайгу и идет так до Красноярска и даже далее...
Источник: Русский вестник, т. 154, стр. 581–646, 1881 г.
