Работы экспедиции в Северном устье реки Селенги
Если, идя на пароходе по Байкалу, вы замечаете, что гористый и лесистый, а местами южный, берег уступает место низменному, песчаному, едва заметно окраивающемуся узкой желтоватой полосой, на которой кое–где выделяются одинокия группы низкорослаго кустарника или же копны сена,— а вода из прозрачной, как кристалл, «байкальской» воды обратилась в мутно–желтую,— то знайте, что вы находитесь возле дельты Селенги. В этом месте Байкал как бы опоясывается желтым кушаком, достигая своей наименьшей ширины.
В районе обширнаго устья Селенги господствует своя,— особая природа. Однообразная, низменная, песчаная и болотная поверхность, отсутствие оживляющаго леса, умеряющаго температуру,— делают ландшафт «тоскливым». Соседство же залива Провал, или, по–местному, Провалища, с частыми землетрясениями, заставляет подумать о полной негостеприимности этих берегов.
Мы поселились в Северном устье Селенги, на берегу островка Хребтовскаго, образовавшагося, как и много других островков между различными протоками Селенги и ея притоков, имя которым «легион», так как вы найдете здесь и ручьи, и речки, и озера, и перемои, и выпады, и устья, и притоки и т.п. речные выходы и извилины. Мы поселились на небольшом пригорке, если можно назвать пригорком едва возвышающийся над окружающим болотом небольшой клочек земли. Кругом обширное, «мокрое» пространство, на котором в летнее время косится сено; при нашем же прибытии,— это была безжизненная, мерзлая тундра. И теперь земля едва оттаяла на пол–аршина, а чахлый кустарник и до сих пор торчит своими голыми прутьями в ожидании тепла.
Не прошло и недели после нашего прибытия, как берега северной реки оживились пришлым народом — рыбопромышленниками из Кабанска и других окрестных мест, появились балаганы парусинные и кое–как оплетенные из прутьев с крышей из привезенной с собой коры; задымили костры, зачернели сети и невода, растянутые на кольях; замелькали красныя рубахи и платки... Погода только из рук вон плохая. Стоят холода, при свежих северо–восточных ветрах.
Некоторые промышленники так и уехали, не дождавшись этих погод и хорошаго улова. Несмотря на сравнительно низкий уровень Байкала настоящей весной, сообщение на карбасах совершается безпрепятственное по реке Северной и Хараузу, а затем и по Селенге вплоть до Кабанска. Поэтому некоторые промышленники, сходив домой и вновь запасшись провизией, продолжают ожидать у моря погоды.
Оригинальное явление представляет собою длинная и узкая песчаная коса, протянувшаяся от севернаго устья к востоку верст на 12 и в местах своего прорыва образовавшая четыре «прорвы»: Малую, Среднюю, Большую и Помулевскую. В настоящее время на большей части своего протяжения коса эта обнажена, возвышаясь песчаными буграми и достигая местами, в ширину до 1/2 версты и более.
В сухую погоду, при сильном ветре, вы видите вместо этой косы только огромные столбы песчаной пыли; коса, эта служит главным пристанищем не только для чаек, но и множества гусей, лебедей, причем последние поражают своей величиной. Здесь они не боятся людей,— и гордо и плавно расхаживают по песку.
Между Большой и Помулевской прорвой, что приходится почти посреди залива Провал, образовался узкий, песчаный островок, названный промышленниками Сахалином. На этом Сахалине в настоящее время также основались временныя артели для рыбной ловли. И на этом, едва возвышающемся от уровня воды клочке песку, стоят уже «балаганы», и промысловая деятельность в полном ходу. Но и тут жалуются, что рыба идет плохо. — Вот, в Селенге,— говорит старик, хозяин одной из артелей,— заработали по тысяче на лодку, а у нас дела плохи...
Итак,— мы расположили свой лагерь на небольшом, сравнительно сухом, пригорке. Возле наших палаток два сруба–зимовье и часовня — наш астрономический пункт. Часовня эта построена и освящена два года тому назад и представляет собою аршина в два квадратный сруб, с железной крышей, выкрашенной в зеленую краску. Снаружи часовня выбелена известью, внутри же выкрашена масляною краскою. Несколько образов, некоторые в ризах, с лампадками, из которых одна теплится ежедневно, паникадило со свечами, квадратный стол, обтянутый ризою, расписанныя цветами стены,— все это, среди такой пустыни, невольно привело нас в удивление и... умиление.
Кто же этот невидимый радетель и в то же время келарь? Но, вот, из зимовья выходит не то крестьянин, не то монах,— с длинными волосами в темно–красном хитоне, в накинутом на плеча ветхом полушубке и босиком, с железными браслетами на руках и ногах. Лицо бледное, слегка изможденное,— но не старое и приветливое. Из его рассказов мы узнаем, что владелец этой часовни он сам, сам же ее построил, и сам же ее поддерживает. Он крестьянин из села Кудары, был в солдатах; полюбил Бога, отдает ему теперь все свои помыслы, носит власяницу... Часовню он построил не столько для себя, сколько для рыбопромышленников, которые не начинают промысла без благословения Господня. Чтобы быть поближе к своему детищу — часовне, он нанялся у бурят сторожем двух срубов–зимовьев и занимается рыбной ловлей для собственнаго пропитания и — молитвой.
Накануне праздников, вечером, вы видите сквозь окна ярко освещенную часовню и его самого на коленях, горячо молящагося, с воздетыми к небу руками. В большие праздники он одевает скуфью и новый хитон,— и вполне походит на монаха, почему все так и зовут его. В сущности,— это добродушнейшее существо, и кажется мухи не обидит. Жаль только, что он неграмотный. Впрочем, нужна ли таким людям какая бы то ни было наука? Вспомним последния мысли Паскаля...
Источник: Восточное обозрение № 125 16 июня 1899 г.
