Работа экспедиции в дельте Селенги
Через месяц после нашего прибытия в Северное устье р. Селенги (20 мая) вода прибыла ровно на 2 фута, покрыв все отмели и песчаные островки, считая в том числе и «Сахалин» на котором кое–где возвышаются незначительные бугорки. На этих–то бугорках, образованных отчасти искусственным образом, некоторые смельчаки–рыболовы и до сих пор еще живут, помещаясь в балаганах из бересты, и имея на всякий случай наготове лодки.
Тут уже идет лихорадочная деятельность: нужно урвать, что можно, до последняго момента, когда вода совершенно закроет даже и эти бугорки, на которых еще кое–как установлены вороты для подтаскивания неводов. Наступило время сенокоса,— и каждый старается теперь вовремя использовать свой участок. Но тут снова жалобы на «плохия травы». Буряты же себе посмеиваются: у них большая часть участков хотя и на «мокрых» местах, но всегда обильны сеном, и потому они знают, что покупать сено придут к ним же.
Странныя довольно отношения между крестьянами и бурятами. Последние здесь чувствуют себя более хозяевами, чем первые, и называют себя не иначе, как «инородцами», особенно оттеняя это слово.
— Мы здесь тысячу лет считаем, как основались наши предки,— сказал мне один из них, видимо, начитанный. — Земля эта издавна наша была... Ваши же пришли позже.
После провала 1869 года, когда у бурят погибли значительные участки,— им были отведены другие, но то, что находится теперь под водою, они также считают своей собственностью,— поэтому зимою у них строго проводятся границы.
Нельзя не отдать должной дани выносливости и трудолюбию этих «инородцев». Улусы их буквально тонут в воде и грязи, да и сама степная дума недалека от того же. Добраться до некоторых улусов можно с трудом даже на лошади. Между тем, несмотря на такую первобытную обстановку,— жизнь здесь кипит ключом: каждый клочек сухой и мокрой земли использован во всех возможных отношениях. И те же крестьяне, живущие в значительно лучших условиях, приходят часто к ним же на поклон.
Значительная площадь к востоку от Селенги, как писал уже вам, представляет собою скорее обширную тундру, изрезанную реками по различным направлениям. После провала, Селенга образовала новыя русла, которыя местные жители называют «промоями» или «перемоями». Перемоев этих также множество, но наиболее известны между ними: Алайков Большой или Средний,— и Нижний. Этими перемоями Селенга стремится к выходу в Провалище, оставляя мелеть прежния русла, как напр. Северное и Среднее. К сожалению, несмотря на то, что глубина в этих реках доходит, местами, до 15–20 фут, самыя устья их сильно замыты.
Жутко пробираться по этим рекам: ни души,— только чайки кружатся с резким криком низко над головами, точно потревожили их покой, да кое–где из камышей вырвется испуганная утка, покинув гнездо. Отсутствие леса и кустарника делает еще более пустынными эти берега. Каждая из этих рек в свою очередь имеет так много выпадов, проток, капризно извивающихся, что непривычному человеку очень легко заблудиться в этом лабиринте... Здесь ветер так же свободно гуляет, как и на озере,— и подчас «тихая» река так забурлит, что походит на маленькое море.
Вода понемногу подступает и к нашему бугорку, возле часовни, и гонит бедных мышей, которыя все более и более сосредоточиваются у сухого места, и без церемонии снуют взад и вперед,— под ногами. Наш «монах» разсказывает, что когда мышам приходится плохо, то оне приходят спасаться к нему в зимовье. Если им нужно есть, то оне, как разумныя существа, царапают его голыя ноги, чтобы он обратил на них внимание,— и только после подачки успокаиваются... Не правда ли, характерная обстановка?
Источник: Восточное обозрение № 156, 24 июля 1899 г.
