Работы экспедиции на Святом Носе и в Баргузинском заливе
В июне нам пришлось больше трех недель просидеть в тумане от палов и горевших лесов. По временам находил даже настоящий «морской» — сырой туман, не позволявший даже ясно различать с кормы пароходнаго носа. В такую–то погоду перебрались мы, с помощью нашего «Иннокентия», на нижнее изголовье Святого Носа.
Если бы не знать, что находишься на Байкале, то, право, принял бы это изголовье за южный, Крильонский мыс о–ва Сахалина. Тот же уступчатый характер мыса, с террасообразной площадкой у оконечности; такая же дикая природа,— в виде угрюмых отвесных скал, неприветливаго побережья из валунов и обломков скал; густая лесная чаща с мириадами всевозможных насекомых; свободно разгуливающие медведи...
Не видя в продолжение нескольких дней никакого другого берега, кроме того же Святого Носа, я долго оставался бы при этой иллюзии, если бы не рыбаки, которые нет–нет да и прошмыгнут, по пути, с верхняго изголовья вниз, в Крестовку или в Гремячую, покинув свои «разборы». Несмотря на неприветливый каменистый характер берега, они ухитряются в нескольких местах делать «разборы», т.е. разбирают руками камни на берегу и в воде,— и устраивают для каждой шлюпки нечто вроде миниатюрной гавани или дока.
Таких «разборов» по всему протяжению Св. Носа, несколько. И уж где «разбор», там на берегу и шалаш, и остатки трапезы. Там каждая дощечка, каждая палочка считаются общим достоянием... Это — не скрывающиеся в зарослях густой травы или камыша сахалинские беглецы, но мирные труженики, в поте лица добывающие себе хлеб. Они и сами рады были видеть нас, хотя мы и «российские» люди, «столичные» — как они нас называют. Поразспросив нас о различных новостях, поахав при виде удобств нашей передвижной обстановки, они выводили из «разборов» свои лодки и продолжали путь на своих утлых, но приспособленных к местным условиям лодках,— в густой туман и, как говорится, на «авось».
Только 29 июня, когда мы уже перебрались в самый Баргузинский залив, подувшим штормом разнесло окутывавший нас туман,— и мы узрели ясное небо, незатемненное солнце и вдохнули чистаго воздуха. Но тут уже была другая картина. Высокий, с острым гребнем, хребет Святого Носа отошел к северу, а кругом нас разстилалась обширная баргузинская низменность. Вдоль низменнаго и песчанаго берега чернели баркасы и другия лодки поменьше, нагруженные рыболовными принадлежностями, кружились лошади на воротах, пестрели разноцветныя рубахи и платья — слышались песни... Над всем же этим кружились чайки, оглашая воздух своим резким криком.
Здесь кипела уже особаго рода деятельность. Здесь был широкий размах,— размах деятельности владельца или арендатора обширнаго участка, каким, действительно, и является Сверлов в компании с Шипуновым и Улишевым, арендующие 20–ти верстный участок у Иркутскаго монастыря, и платящий одной аренды, если не ошибаюсь, около 7000 рублей. Здесь одних рабочих до 400 человек и до двенадцати неводов. Нужно видеть, как вся эта «команда» (будем так называть ее) следит за состоянием погоды, за течением в заливе. Когда придет подходящий момент для ловли, они, на всем 20–ти верстном протяжении, точно оглядываясь, как один, сталкивают баркасы и быстро догребают до положенной глубины, описывая затем обратный круг к берегу и все время сбрасывая невода. В это время находящиеся на берегу также не дремлют,— и у каждого ворота кружится лошадь, подгоняемая мальчуганом. Но, вот, мотня подтянута, и трепещущая рыба только сверкает в руках рабочих, стоящих по пояс в воде, и перебрасывающих ее из мотни в лодку. Здесь мелкая рыба,— хариус и др. — не признаются. Здесь царствует один только омуль; остальная рыба идет обратно в озеро. Изредка попадается осетр; но тому уж и честь особая... На всем упомянутом протяжении, кроме мелких зимовьев находятся две главныя станции, или по местному, два рыбодела, где артель женщин, или так называемых «чищалок», чистит рыбу и где ее солят впрок.
Но и крестьяне, и другие мелкие рыбопромышленники не дремлют. По обе стороны этой «заарендованной» полосы они также берут от озера дань и также в виде омуля, но конечно в более скромных размерах.
Главный период деятельности, так сказать, лихорадочный, кончается с Прокопьевым днем (8 июля), дотягивают же и до Ильина дня (20 июля), а затем район рыболовной деятельности переносится в Ангарск.
Говоря морским языком, наш «рейд» оживляется не только приходом «Александра Невскаго», но часто снуют и так называемые катера местнаго изделия вроде «Забияки» Сверлова, «Петра и Павла» Шишелова и другие.
Эти хрупкия на вид паровыя суда и не думают отставать от «Александра Невскаго». Они, хоть и сторонкой, но тоже добираются до Ангарска и искрещивают Байкал... Их деятельность незаметна, но, по–своему, плодотворна. Благодаря любезности Сверлова, и мы воспользовались на днях «Забиякой», которая перетащила нас в устье реки Баргузина.
После волны от сердитаго Култука, приятно было почувствовать себя в тихом устье,— как у Христа за пазухой. В полуверсте от нас вверх, на невысоком пригорке, находится деревня Усть–Баргузин, насчитывающая до 20 дворов, возле же нас, у побережья — одни только пни,— остатки когда–то бывших построек, снесенных лет 30 тому назад разливом Баргузина, который, как говорят, отламывал и уносил куски берега, что и заставило жителей подняться выше. Не успели мы поставить свои палатки, как уже явились любопытные всякаго пола и возраста — посмотреть на нас как на «чудо», как на людей, которых никогда не видывали.
— Чего ж, спрашиваем, вы не видывали?
— Да вот, таких–то людей, что до Царя близки и всякую науку произошли,— не видывали... Слышали мы: планы снимаете, глубину моря измеряете... Ничего–то этого раньше не было. Для чего же это?.. И живете–то как хорошо: парусинные дома, да не холоднее наших; всякое есть приспособление...
И вот, кто как может, удовлетворяет это любопытство.
И в самом деле: жил себе Байкал; спокойно почивал,— и вдруг нашлись дерзкие люди, которые вздумали потревожить его покой...
Источник: Восточное обозрение № 163, 23 июля 1900 г.
