Золотые промысла на Байкале
Было почти уже совершенно темно, когда наш паузок причалил к пристани Сибиряковской стеклянной фабрики, отстоящей от села Листвяничнаго в 18 верстах. Фабрика эта в настоящее время представляет чуть ли не груду развалин. Всюду запустение; многия здания стоят с провалившимися потолками и печами, и хотя можно встретить и новыя помещения, но, благодаря отсутствию хозяйскаго глаза,— они не в лучшем виде, и для возстановления пригодности их нужны немалыя затраты.
Бросив беглый взгляд на все окружающее, я не мог не залюбоваться очаровательным видом прибрежнаго пейзажа. Представьте себе шумящий немолчно Байкал, сияющий зеленоватым отливом при сгущающихся сумерках. Куда бы вы ни кинули свой взор, везде вам представляется громадное пространство воды, с одной стороны окаймленное как бы сливающимися с горизонтом гольцами, и с другой — громада утесов, возвышающаяся до самых облаков, и между ними, как сказочный замок, здание Сибиряковской фабрики. И так–то становится легко и отрадно в этом диком, но очаровательном уголку родной природы!
Вдосталь налюбовавшись открывавшимся видом,— я поспешил сесть на поданную мне лошадь и отправился на «Меркуриевский» золотосодержащий прииск, принадлежащий мелким предпринимателям — С–ву и К–ну. Ехать было немного. Вечерние сумерки вполне окутали своею мглою окружающие предметы, которые, под влиянием фосфорическаго света восходящей луны, принимали какие–то фантастические образы. Ни малейшее дуновение ветерка не нарушало тишины засыпающей природы, и лишь монотонное журчанье ручья Малый Кот являлось резким диссонансом в общей гармонии сна. Но вот, откуда–то издали, стали доноситься звуки голосов и стук молота о наковальню. Мы приближались к стану «Меркурьевскаго» прииска. Слышался громкий, непринужденный смех рабочаго люда и топанье ног под такт народной балалайки.
Проехав лощину, скрывавшую от нашего взора раскинутый стан, мы сразу очутились в виду целой толпы приисковых рабочих, сидящих около костров, разложенных на зеленой поляне. Красноватый отблеск огня фантастично освещал живописныя группы утесов, и чем–то могучим веяло от всей этой картины!
Пока я разглядывал раскинутыя группы рабочих и всматривался в их энергичныя и загорелыя лица, любуясь мускульной силой этих молодцов, в движениях которых так и сквозил размах могучей, но бесшабашной натуры,— успел подъехать к ярко освещенному зданию, носящему несколько громкое название «приисковой конторы». Нехотя слез я лошади и поднялся по шатким ступеням крыльца, издававшим под моими шагами весьма не музыкальные звуки. Навстречу мне вышел владелец промысла г. К–н и поспешил гостеприимно раскрыть свое приисковое радушие, которым я с радостью воспользовался, и сидя уже за традиционной принадлежностью русскаго гостеприимства — самоваром — завел разговор о промысловых операциях, в частности, и «Меркурьевскаго» — в особенности, но разговор наш как–то не клеился, усталость брала свое; глаза невольно слипались, и я с признательностью поспешил воспользоваться любезным предложением г. К. — лечь отдохнуть. Завалившись в мягкую постель, постланную на свежескошенной траве, я тотчас же заснул и когда проснулся, солнце ослепительно резало мои глаза.
Напившись чаю и осмотрев обстановку «конторы», которая, впрочем, не представляла ничего особеннаго, я отправился в разрез, интересуясь промысловой операцией, которая мне была известна лишь теоретически. Пройдя несколько саженей, я подошел к борту разреза. Работа была в полном разгаре; предо мною сновали взад и вперед рабочие; одни работали в забое, подкалывая золотосодержащие пески, и свозили их на бутару; другие — трудились над вскрытием торфов, освобождая новыя места для работ.
Стоял оглушительный грохот, производимый свалкой гальки почти с двухсаженной высоты помоста.
Я сошел с борта в разрез и, встретившись с г. К., поднялся на довольно широкую площадку, устроенную во все протяжение желоба и бутары. Жолоб этот, или по местному — «колода», представляет собою, так сказать, первый приемник золота.
Он имеет 9 аршин длины и не менее 1 аршина ширины. К верхнему краю этого жолоба подведен водоприемный жолоб, имеющий несколько покатое положение. Вода, принятая в него, задерживается задвижкой в момент остановки работ и, переливаясь через край, не попадает на бутару. Этим предотвращается возможность сноса золота. Бутарный жолоб, или иначе колода, весь покрыт соответственной ему ширины бутарным листом с массою круглых отверстий. Под этим листом постлано сукно, задерживающее в своих волокнах золото. Ко второму концу жолоба поставлена бутара с пристроенными на ней «грохотами», служащими для «продирки» гальки и более крупных камней с приставшею к ней глинисто–песчаною массою, содержащею золото, и называемою, по местному, «замазкой». Золотосодержащие пески подвозятся прежде всего к «колоде» и, сваленныя в нее, смываются пущенной струей воды, причем лицо, следящее за промывкой золота, разбивает крупные, слипшиеся комки песков — и сгоняет на «грохота», где они, опять таки, старательно промываются и спускаются с бутары вон, получая уже название «эйфелей»; золото же остается под бутарным листом в волокнах сукна.
Песков обыкновенно добывается на этих промыслах не более 4000 пудов в день при 10 забоях, так что на каждаго рабочаго средним числом приходится выработать на «урок» 350–400 т., или 70–80 тачек, что составляет сложное содержание золота в 10 долей на 100 пуд. песку. Из этого видно, что золота добывается не боле 4–5 золотников в день, что обусловливается как мощностью розсыпи, так и безденежностью предпринимателей. При более лучших условиях эти промысла могли бы дать далеко лучшия цифры, но опять таки, спешу оговориться,— понадобятся немалыя затраты на разведки, очистку разреза, крайне загаженнаго, и устройство плотины для сбережения воды, которой здесь слишком мало, но зато золото совершенно чистое, почти без всяких химических примесей, хотя и мелкое, так что удерживается на бутаре лишь помощью ртути, которая примешивается при промывке к пескам.
То же самое можно сказать и о соседних промыслах 3–а, С–на и Ф–ра с тою лишь разницею, что промысла перваго поставлены, в материальном отношении, в далеко лучшия условия. Что же касается последних, то о них и говорить нечего.
Замечательной особенностью байкальских промыслов является то, что при отделении железняка от золота попадается масса мелких граненых каменьев ярко–краснаго цвета, похожих по своей плотности и виду на рубин. Что это за каменья, я так и не мог добиться, хотя и обращался к некоторым ювелирам.
Золото на этих промыслах шлиховое, образовавшееся из размытой кварцевой жилы, снесенной по уклону и превратившейся в золотоносную розсыпь. При более крутом падении такой розсыпи — почти с достоверностию можно проследить начало и конец ея, так что я не ошибусь, если скажу, что в вершинах этой местности, которую я описываю, можно найти далеко лучшее золото, чем там, где находится «Меркурьевский» стан, и, как доказательство, приведу то, что в «начале розсыпи находится крупное золото, иногда даже не отделенное от кусочков шварца, но чем дальше, тем оно мельче и в конце розсыпи превращается в такой мелкий порошок, что сносится водяной пылью». Попадающиеся на этих промыслах самородки не превышают 15–20 долей.
Рабочие нанимаются на эти прииска без заключения каких–либо договоров, назначая рабочему дневную плату в 1 рубль и отпуская ему за его счет продукты дневного питания, владелец промыслов обезпечивает свой рубль 40%,— что служит прочной поддержкой шаткому промысловому делу.
Приобретая товар для промыслов в гор. Иркутске с известной скидкой, и притом товар не первой свежести, предприниматель сбывает его рабочим по ценам, установленным всеми промыслами, которые почти не разнятся от цен, установленных в олекминской тайге.
Так, например: сахар продается по 35 к. фунт, масло коровье по 40 коп., чай кирпичный по 1 р. 30 к. кирпич, хлеб ржаной по 4 к. и, пшеничный по 6 к. за фунт.
Источник: «Восточное обозрение» № 52, 3 мая 1895 г.
