Александр Антипов: Хвост надо рубить сразу, а не по частям

Одна из особенностей нашего национального мышления, по мнению директора Института географии СО РАН, члена–корреспондента РАН Александра Антипова, заключается в том, что «мы как–то плохо делаем выводы из собственной истории». Тому наглядный пример — нынешний экономический кризис.

— В нем ничего нового нет. Одной из причин глубочайшей депрессии 1980–х годов было то, что государство пошло на гигантские расходы — БАМ и прочие стройки века. Деньги схлопнулись, а проекты, очень долгоиграющие, не сулящие близкой выгоды, остались, их надо было заканчивать. А что мы имеем сегодня? Серьезные затраты на реформирование в самых разных сферах… И в то же время слабо модернизированное производство, отсутствие высоких технологий. Опора, как и прежде, на сырьевой сектор. Один нефтепровод Восточная Сибирь — Тихий океан поглотил прорву средств.

— У вас, кажется, сложились натянутые отношения с «Транснефтью»?

— Наш институт выполнил весь объем экологических исследований по нефтепроводу, начиная от Тайшета и заканчивая Дальним Востоком. Когда у «Транснефти» возникло безумное желание протянуть трубу вдоль Байкала, мы просто вышли из проекта. Мы предложили свой вариант прокладки по линии Киренск — Бодайбо, который сберегал 600 миллионов долларов. Это старая трасса, по которой должны были пройти еще Транссиб и БАМ. Но от нее упорно отказывались.

— Я видел вашу схему и удивлялся: почему ее отвергли?

— Наверное, лоббирование нефтяных компаний, интересы Якутии, которые застолбили Верхнюю Чону, Толокан и прочие месторождения. Вместо того чтобы проложить трубы меньшего диаметра, они настояли на том, чтобы гнать через их северные владения магистральную трубу. Это гигантские дополнительные затраты и потеря времени. Выбрали бы нашу трассу — были бы уже в Сковородино.

— Ваш институт, я знаю, отслеживает ситуацию с Байкальском. Как вы ее оцениваете?

— Ситуация не уникальна, я могу назвать с десяток городов страны, попавших в аналогичное критическое положение. Да и в Иркутской области такие ситуации не редкость. Все они — это моногорода с одним градообразующим предприятием. Во времена активного освоения Сибири это была привычная модель. Страна потребляла то, что производила. Как выясняется, при рыночной экономике это наиболее ранимая система. Падает спрос, производство останавливается — и в город приходит безработица. В Китае, например, это происходит довольно часто. Они еще шесть лет назад просили нас подключиться к аналогичной теме: что делать, если моногород теряет свой градообразующий стержень?

— А вы могли бы дать свои рекомендации для Байкальска. Или не было такого заказа?

— Был самозаказ Сибирского отделения РАН, нашего головного центра. Мы подключили к работе профессора Анатолия Федоренко из Высшей школы экономики, а также Инну Максимову, ученого секретаря Байкальского научного совета. Оба прекрасные специалисты по кризисным ситуациям. В итоге родилось три сценария развития событий. Первый — продолжать варить.

— Как варить? Опять беленую целлюлозу, из–за которой весь сыр–бор?

— Беленую даже не закладывали в обсуждение. Это прямое нарушение закона. Тем более что именно наш институт занимался экологическим зонированием Байкала, оценивал запреты на опасные виды хозяйственной деятельности в его центральной зоне. Хотя, честно говоря, я ненавижу запреты.

— Почему?

— На практике все запреты приводят к одному — к коррупции. Я, как специалист в области географии, предпочитаю разрешительно–рекомендательную систему. Если нельзя, то где можно, а если можно, то при каких ограничениях. Прямой запрет — это самый край, когда выхода совсем нет. Так вот, мы рассматривали только варку «небеленки» при замкнутом водообороте.

— Но, как доказывает менеджмент комбината, это экономически невыгодно.

— При определенных условиях можно выйти на рентабельность в пределах разумного. Но для этого нужно списать долги, ввести налоговые преференции, пойти на удешевление сырья, сокращение железнодорожных тарифов… То есть создать идеальные условия, что, мне кажется, нереально. Спишем долги БЦБК — завтра Котлас скажет: спишите и мне. Могли бы, наверное, сами собственники комбината помочь осуществить этот сценарий, поскольку владеют гигантской империей, располагают большими активами, но вряд ли им это надо. Везде бизнес отсекает то, что приносит убытки.

— Вы думаете, они легко расстанутся с комбинатом?

— А чего им за него держаться? Как выяснилось, последние годы амортизационные отчисления составляли сущие крохи. Это означает, что оборудование — сплошное старье. Все, что можно было из него выжать, уже выжато. А все заверения, что комбинат работает на страну, не более чем пропагандистский финт. 99% продукции шло в Китай, 1% — в Белоруссию. Раз взялись закрывать комбинат, то надо довести дело до конца. Нельзя рубить хвост по частям, надо отрубить раз и навсегда. Все остальное — паллиатив.

— Как я понимаю, на случай «отруба хвоста» вы предусмотрели еще один сценарий?

— Совершенно верно. Это создание замещающих производств. Одного–двух базовых и целой серии небольших предприятий. Наиболее эффективным могло бы стать производство небольших домиков коттеджного типа с низкой ценой за квадратный метр. Этими коттеджами можно было бы здорово облагородить облик побережья Байкала. Вложения бы окупились за очень короткий срок.

— Много говорится о разливе байкальской воды. Это реально?

— Была просчитана и такая возможность. Но, чтобы достичь нужной рентабельности, требуется гигантская работа по продвижению бренда. Где вы видели байкальскую воду за пределами области? Бороться с «Аква минерале» и «Бонаквой» сложно, это же монстры мирового уровня. Кроме того, байкальская вода специфическая, в ней мало солей, она близка к дистилляту, ее надо доводить до ума. Но она могла бы стать прекрасной основой для приготовления того же пива. В Восточной Германии, например, лучшее пиво было в районе Гарца, где самая чистая вода. Сегодня Китай сидит без воды, Монголия. Да что говорить о дальних странах, когда у нас, чуть отъедешь от Байкала, начинаются безводные зоны.

— А как вы оцениваете шансы развития туристического комплекса в районе Байкальска?

— Помню, как–то я с немецкими коллегами плыл на пароходе по Байкалу. Когда их глазам открылась панорама БЦБК со всеми его громадными корпусами, дымным и смрадным шлейфом из труб, они пришли в ужас. И в голос сказали: пока на берегу торчит этот монстр, ни один нормальный турист к вам не приедет. Я полностью согласен с ними. Комбинат и туризм — вещи плохо совместимые. Хотя ландшафты возле Байкальска весьма привлекательны. И ни в какое сравнение не идут с Большим Голоустным, выбранным для размещения особой туристско–рекреационной зоны. Более странного места просто не придумаешь.

— Это ваше мнение?

— Ну почему же только мое? Несколько лет назад наш институт провел ландшафтное планирование бассейна реки Голоустной. И мы еще тогда сказали, что там серьезно развивать туризм невозможно. Что такое Голоустное? Само слово означает голое устье, с сильными ветрами. Там неэстетичная пустая зона, лишенная растительности. Большие накаты волн на берег, создающие сложности для строительства причалов. Рядом село, с которым надо что–то делать. Не будете же вы сидеть в шикарном отеле и лицезреть довольно убогий деревенский пейзаж. Да и расстояние от Иркутска до Голоустного без дополнительных впечатлений для туриста все же великовато.

— Почему же при всех минусах выбор пал на Голоустное?

— А нас не спрашивали. Сначала ведь хотели сделать особую зону в Листвянке. Но там слишком мало площади для развития. Вдруг неожиданно всплыло Голоустное. Это нас просто ошарашило. У нас лежат готовые карты по этой территории. Когда приезжали планировщики из Москвы, мы все материалы с нашими оценками им передали. Смотрели они их или нет — не знаю. Думаю, что нет. Как обычно, кто–то нажал на потайную кнопку — и решение было принято.

Между прочим, такая же история произошла с зонированием Байкала. Еще в 1999 году мы подготовили проект центральной экологической зоны, а утвержден он был лишь в 2006–м. Сложилась интересная ситуация: ограничения по хозяйственной деятельности в центральной зоне, в том числе и запрет на варку целлюлозы, существовали с 2000 года, но не могли вступить в силу из–за отсутствия границ этой зоны. Потребовалось семь лет бесконечных согласований, корректировок, поправок… Одних общественных слушаний было проведено почти два десятка. Все эти оттяжки были, конечно, на руку БЦБК.

— За годы своего существования комбинат накопил массу опасных отходов. Это и лигнин, и целое подземное озеро фенольных стоков. Представляют ли они угрозу для озера?

— Действительно, много ведется разговоров о том, что карты с лигнином, содержащие вредные вещества, могут прорваться. Говорят о селевой опасности. Но каковы реальные экологические риски, никто толком не знает. Когда мы проводили детальное ландшафтное планирование Байкальска, нам не показалось, что в экстремальной ситуации что–то может попасть под удар. Надо провести дополнительные исследования, привлечь академические институты, располагающие хорошей химико–аналитической базой. Что касается купола фенольных вод с высоким ПДК, то Лимнологический институт не фиксирует их активного выхода в Байкал. Да и что такое фенол? Отходы гниющей древесины. В том же Иркутском водохранилище его уровень местами достигает 16–18 ПДК. Хотя ясно, что без очистки площадки не обойтись.

— Но это ведь потребует немалых затрат?

— Я думаю, порядка 100 миллионов долларов. Но нельзя забывать, что Байкал — это всемирное наследие. ЮНЕСКО, согласно положению, может оказывать серьезную поддержку таким территориям. И мы средствами ЮНЕСКО пока не пользовались. Если проявлена политическая воля и мы закрываем комбинат, то помогите нам рекультивировать площадку, а уж с экономикой мы как–нибудь сами разберемся.

— Кстати, вы сказали, что разработали три сценария для Байкальска. Каков же третий?

— Вообще ничего не делать. Банкротить комбинат и платить пособия по безработице. Но это весьма опасный вариант. Кроме значительных затрат, которые лягут на государство, это еще и удар по стабильности. Люди в Байкальске привыкли жить получше. А тут придется возвращаться к надомному хозяйству, заводить коровенок, сажать картошку... Вы знаете, как вычисляется степень неверия в будущее? Чем больше картошки сажает обыватель, тем больше недоверия. Так что от государства зависит, сколько соток мы посадим.

21 февраля 2009 г.

Источник: «Областная газета»