Байкал

Байкальская нерпа. Осетр, омуль. Дорога кругом Байкала

Нерпа, «продувая» весною лед Байкала или отыскивая на льду трещины, выходит на поверхность озера понежиться под лучами весеннего солнца. В это время охотники выслеживают ее; но она слишком осторожна, имеет хорошее зрение и близко подобраться к ней охотнику очень трудно. Зверопромышленники охотятся за нерпой следующим образом: охотник надевает на колени кожаные или войлочные подколенники и, заметив издали то место, где нерпа вылезла на поверхность льда, сам тоже ложится на лед и начинает ползти по направленно к ней. Стараясь укрыться от зоркого глаза нерпы, он катит впереди себя легкие маленькие саночки, прикрытые небольшим белым парусом. Нерпа греется на солнце и принимает саночки, прикрытые парусом, за снежную льдину (торос), торчмя стоящую. На случай опасности, она далее трещины, однако, не отходит и при первом замеченном ею каком–либо подозрительном предмете, моментально ускользает под лед. Приблизившись на расстояние ружейного выстрела, охотник прицеливается и убивает нерпу наповал пулей. Нерпу нужно бить непременно наповал, так, чтобы она и встрепенуться не успела; если же удар сделан неверно, и нерпа не околела в тот же миг, то для охотника она бесследно исчезает: она не будет биться на льду в предсмертной агонии, а тотчас же юркнет в ту трещину, около которой грелась на солнце.

Буряты употребляют мясо нерпы в пищу; жир ее идет на выделку кож и на освещение, из него приготовляют также разные мази. Шкура животного употребляется на сапоги и на обивку сундуков. Некоторые из сибиряков шьют себе из нерповой шкуры шубы.

Осетров ловят по всему берегу Байкала. Рыба эта после ветра, дующего с противной стороны, приваливает к подветренному берегу и попадает в невод сразу в большом количестве. Всего более ловят осетров в то время, когда они идут из Байкала в Селенгу. Ловят их при устье Селенги огромными вершами, сделанными из толстых прутьев. Иногда попадаются осетры до пяти пудов весом. Живых осетров доставляют в Иркутск на веревках, а соленых развозят по всему Забайкалью и Иркутской губернии. Таймень, самая бойкая из сибирских рыб, водится в Байкале около юго–западных его берегов; сиг и налим живут и плодятся всегда на одном месте; в разных местностях они имеют различный вкус и цвет кожи.

Омуля начинают ловить с половины августа; лучшим временем для лова считаются пасмурные дни с мелким дождем. Такое время называется омулевой погодой. Ловят неводами; один конец невода завозят на лодке в море, а другой закрепляют на берегу; середина невода грузнет в воде; потом, когда лодка приплывает назад к берегу, начинают стягивать невод в одно место, и, вытянув весь, выбирают из него рыбу. Способ старинный, существующий тысячелетия на всем земном шаре, иногда невод приносит за один раз так много рыбы, что вытягивают его из моря человек двадцать. Иногда же лошадей припрягают к столбу, вбитому около берега, и накручивают на этот столб невод. Бывают иногда и скудные уловы, особенно в первых числах августа. Тут же на берегу, где ловят рыбу, солят ее и укладывают в бочки. Работа в это время идет горячая; работают и женщины, и малые дети; нанимают рыбопромышленники и бурят, и тунгусов,— всем тогда дела много. За соление рыбы платят, когда эта работа производится наемными людьми, по 2 руб. 50 коп. с бочки; но цена эта непостоянная и зависит от количества улова рыб. При обильном улове, цена за соление рыбы доходит до 5 руб. за бочку и, конечно, в таком случае не жалеют платы за соление, ввиду благоприятных результатов ловли. Самыми большими промыслами считаются селенгинские, за ними баргузинские, потом котцовые; промыслы на других речках считаются уже помельче.

При громадном обилии рыбы в Байкале, из птиц на нем всего более, конечно, рыболовов. Черный баклан бьет рыбу своим острым клювом, иногда сотни убитых им жертв плавают на поверхности воды. За черным бакланом следует неизбежная спутница его, белая чайка и белоголовый беркут. На байкальских берегах большое скопление гуано от этих птиц.

Не желая обходить Байкал кругом по крутым горам и делать таким образом верст триста–четыреста лишнего пути, беглые (по–сибирски «рысаки») пускаются через Байкал в какой–нибудь старой утлой лодчонке. Некоторым смельчакам удается благополучно окончить такой рискованный путь, но большая часть из них погибает в море, о чем и узнают потом, когда украденную лодку увидят пустую и опрокинутую на байкальских волнах.

Таких «рысаков» туземные жители насчитывают (по крайней мере считали в прошлое десятилетие) до 400 чел. в год. Когда Байкал покроется льдом, «рысаки» пробегают по льду от Посольского монастыря до деревни Голоусной в один зимний день. Это расстояние имеет около 55 верст. В тихую погоду путь этот они оканчивают благополучно; но иногда, застигнутые ветрами и сильными метелями, «рысаки» сбиваются с дороги. Сбившись, попадают они в трудно проходимые торосы и заломы; ветер между тем ревет и воет по необозримой равнине Байкала; короткий зимний день оканчивается; «рысаки» уходят далеко в море, к острову Ольхону или к Култуку. Так проходит ночь; голодные «рысаки» выбиваются из сил, коченеют и замерзают.

Забайкальские зверопромышленники часто жалуются на незваные визиты «рысаков», и избавиться от них нет средств. Идут «рысаки» мимо зимовья зверопромышленника, заходят, просят хлеба и позволения обогреться около огня. Не пустить — боязно: пожалуй, со злости и убьют. Впускает зверопромышленник неведомых людей и дает им хлеба. Там, где представляется случай утащить из зимовья съестные припасы, хлеб, рыбу, мясо, они, конечно, не церемонятся. Иногда случается так, что в зимовье заходят разом несколько человек, изголодавшихся и озлобленных до последней крайности. В таком случае хозяину зимовья одно спасение — накормить их и обогреть беспрекословно, иначе, дело кончится насилием. Но, вообще, такие случаи бывают редки, потому что бродяги, покусившиеся на насилие, теряют через это пристанище у других: зверопромышленники, имея частые между собой сношения, немедленно узнают о происшествии — и бродягам бывает плохо. Вся цепь промышленников восстает стражею по всему протяжению до Култука, и рысакам не избежать поимки: другой дороги нет, пройти в глубине гор невозможно,— придется там или томиться голодом, или попасть в лапы хищного зверя. Таким образом, бродяги, заплатившие за гостеприимство насилием, попадают в руки зверопромышленников, которые передают их в руки властей, а всего чаще, во избежание излишней переписки, творят над ними самосуд.

Бывали иногда случаи, что крестьяне укрывали у себя бродяг по несколько лет, пользуясь их бесплатной работой. В старые годы случалось так, что крестьянин, убедившись в хорошем поведении «рысака», покупал для него у волостного писаря билет какого–нибудь умершего поселенца, и «рысак» числился под его именем. Рассказывают, что при какой–то ревизии в одном селении оказался поселенец двухсот пятидесяти лет от роду, из чего ясно, что под именем когда–то умершего человека значилось уже несколько бродяг. Они часто даже сами приходят в тюремный замок и отдают себя в руки властей. Такая самовольная выдача бывает всегда зимою, когда бродяга до такой уже степени настрадается от голода и холода, что предпочитает променять свою дорогую свободу на невольный приют.

По сибирским деревням искони существует обычай выставлять на ночь за окно молоко, хлеб, а иногда и мясо для бродяг. Но этой милостыней, отдаваемой из жалости и из боязни, «рысаки» не всегда пользуются; только храбрые из них заходят в деревню, а большинство предпочитает голодать, кормиться при случае подачкой товарищей, успевших захватить из деревни лишний кусок, или есть траву, древесную кору, ягоды — словом, что Бог пошлет. Если число бродяг значительно, т.е. человек 10–15, то, вооружившись надежными дубинами, они темной ночью входят в деревню, выпивают молоко, забирают выставленную на окнах пищу и спешат убраться в лес. Выйдя на большую дорогу из мрачных горных трущоб, многие бродяги пишут на верстовых столбах уведомления своим, оставшимся еще в тюрьмах или на заводах, товарищам, такого, например, содержания: «Сего числа прошел, восьмого мая, бродяга Сидор–Лапша, Ефим–Гусь. Пойдешь, прочитай». Иногда уведомления встречаются, написанные несколькими бродягами, величающими друг друга своими тюремными прозвищами. Вообще же такая оригинальная корреспонденция не составляет явления постоянного, а попадается случайно. Однако она указывает на постоянное присутствие самостоятельного и сильного духа у бродяг, никогда не теряющих уверенности в том, что их собратья по заключению вырвутся на волю.

Если бы на забайкальских тропах были устроены кордоны для поимки бродяг, то и это не прекратило бы бродяжничества. «Рысаки» отыщут себе другую дорогу, пойдут на высокие гольцы Хамар–Дабана, пойдут на Тунку, потом на р. Иркут, и т.д. Они прокрадутся везде, где только может пройти нога человека.

Январь месяц дает зимний путь по Байкалу, продолжающийся до апреля. С половины апреля по Байкалу прекращается всякое сообщение до половины мая, а также с первых чисел ноября до начала января. Такое прекращение пути давно уже озабочивало правительство и заставляло задумываться над устранением препятствий к правильному и постоянному сообщению Восточной Сибири с Забайкальской областью.

Мысль об этом высказывалась еще в прошлом столетии. Ввиду установившихся тогда наших торговых сношений с Китаем, местные администраторы не раз делали доклады высшему правительству о необходимости устройства постоянного сухопутного сообщения Иркутска с Кяхтою по байкальским горам. В 1781 г. генерал–прокурор, князь Вяземский, передал тогдашнему Иркутскому губернатору, Кличке, Высочайшее повеление об отыскании дороги вокруг Байкала. От приказания до исполнения расстояние, конечно, неблизкое даже и в наше время, а тем более в прошлое столетие. Долго тянулось дело по разысканию пути, и много было потрачено труда, пока, наконец, не отыскали дорогу через Хамар–Дабан. Эта хамар–дабанская дорога пролегала по таким невообразимым кручам, что перевозка по ним не только товаров, но и почты от Кяхты до Иркутска продолжалась по две и по три недели (на расстояние 400 верст). Переезд почти на всем этом протяжении нужно было делать верхами и с большими затруднениями при подъемах и спусках; но другого пути не было, и кого обстоятельства заставляли ехать весною или осенью в Забайкалье, тот покорялся печальной необходимости тащиться по хамар–дабанской дороге. В 1808 году правительство снова озаботилось приисканием более удобного пути вокруг Байкала, и тогдашний министр коммерции, получив сведения, что по хамар–дабанской дороге нельзя проезжать в повозках, назначил комиссию для отыскания нового пути вокруг Байкала. Тогда было представлено несколько проектов этого пути, но ни один из них не был принят, и дело почему–то заглохло лет на 25.

В продолжение этого времени установился второй путь кругом Байкала: из Иркутска на р. Тунку, оттуда на р. Джиду и по Китайской границе до Кяхты. Но этот путь был также неудобен, как и хамар–дабанский. В 1834 году, кяхтинский купец, ныне уже умерший, пользовавшийся в свое время всеобщим уважением, Николай Матвеевич Игумнов, испрашивал у правительства разрешения на продолжение кругом Байкала дороги, вместо хамар–дабанской и тункинской, и принимал первоначальные издержки по ее устройству на свой счет. Предложение покойного Игумнова было принято, и кяхтинское купечество изъявило готовность содействовать устройству новой дороги денежными средствами. Эта дорога до сих пор известна под именем игумновской; но она тоже не представляла необходимых для проезда по ней удобств. Она шла через селение Култук, потом берегом Байкала, до устья речки Харашурин, отсюда на юг через горные хребты и выходила потом на хамар–дабанскую дорогу. Грузы, следовавшие из Кяхты осенью, после прекращения навигации на Байкале, с большими затруднениями перевозились по этой дороге. Проезжающие должны были ехать по ней верхами четыре станции, а иные, неопытные в обращении с бурятами–ямщиками, ехали верхами станций восемь и девять.

Буряты, обыкновенно, отговаривались невозможностью ехать по горам в санях, и неопытные проезжающие поневоле подчинялись их отговоркам. Бывалые люди поступали в этом случае иначе. Они распоряжались с бурятами по–свойски: кричали на них, «как начальство» и не принимали никаких объяснений. Буряты божились, крестились по православному, уверяя, что саней на станции никогда не бывало, и предлагали даже осмотреть почтовый двор, спрятав предварительно сани где–нибудь в лесной чаще. Но бывалые люди не сдавались, сохраняли свою начальническую строгость и грозили «казенной подорожной». Эта угроза всегда действовала неотразимо, и буряты, почесываясь, тащили из лесу сани.

На этом глухом тракте на станциях не было ни смотрителей, ни писарей, подорожных никто не читал и не спрашивал, и всегда можно было грозить подорожной «по казенной надобности». Буряты–ямщики жили обыкновенно в юртах или «в зимовье» (бревенчатая избушка с печью); это помещение часто составляло всю станцию. Иногда попадались такие станции, где кроме зимовья, была еще избушка «для проезжающих». В этой избушке, доживала свои дни какая–нибудь старушка, на обязанности которой было отопление избы и приготовление «кипятка» для проезжающих. О самоварах на этом пути не было и помина; большая часть проезжающих возила с собой медный чайник, посуду и съестные припасы, так как многие буряты питаются только одним кирпичным чаем.

По такой–то дороге ездили многие десятки лет вокруг озера Байкал. Правительство нашло, наконец, возможным устроить настоящий экипажный путь из Иркутска в Забайкальскую область, и с конца 1850 годов (именно, после занятия нами Амурского края) приступило к проложению здесь пути по берегу озера, от селения Култук на Посольский монастырь. Торговый люд, ведущий дела в Кяхте, не сочувственно относился к устройству этой дороги, так как она более чем на двести верст длиннее той, которая идет в глубине байкальских гор, прямо из Кяхты на Култук.

Теперь, когда эта дорога устроена уже, к ней не только не сочувственно относятся, но еще более жалуются на нее, чем на прежние кругобайкальские дороги. При устройстве тех дорог не было, по крайней мере, потрачено столько труда и денег на постройку зданий для почтовых станций, сколько брошено здесь, притом для того только, чтобы они были «красивы с моря». В этих станциях проезжающие мерзнут от холода, жалуются на крутизну гор, тоже в немалом числе встречающихся на этой новой дороге, жалуются на плохие мосты — и вспоминают старые кругобайкальские дороги.

• Д. Стахеев. Очерк Байкал. Часть 1.
• Д. Стахеев. Очерк Байкал. Часть 2.
• Д. Стахеев. Очерк Байкал. Часть 3.
• Д. Стахеев. Очерк Байкал. Часть 4.

Источник: Живописная Россия, т. XII, под. ред. П.П. Семенова, 1895 г.