Ольхон. Хозяйство и быт бурят Еланцинскаго и Кутульскаго ведомств (бывшаго Ольхонскаго ведомства) Верхоленскаго округа Иркутской губернии

Священныя места

Наибольшим почитанием пользуются на острове Ольхоне Пещерный мыс на северо–западном и гора Ижимэй на юго–восточном берегу острова. По поводу этих мест Черский сообщает следующее предание. Между монголами, заселявшими прежде как прибрежье Байкала, так и Ольхон и исповедывавшими шаманскую веру, жил шаман Нагрэ–бо (бо–шаман) с женою Загре–Хатан настолько могучий, что пользовался полным уважением небожителей, Угутэ–ноён. Последний, задумав переселить монголов за Байкал, сообщил об этом шаману, просившему оставить его на Ольхоне. Благосклонный Угутэ не только согласился на это, но еще дал шаману вместо дворца гору Ижимэй, а в дети, которых у Нагрэ не было, дал орла. Сам Угутэ поселился на другой стороне острова, в пещерном мысу. Что же касается монголов, то они на следующий день проснулись уже за Байкалом, оставив после себя каменныя стены, маячки и проч.

Черский слышал также сказание о находящемся на Ижимэе безсмертном медведе, прикованном цепью к скале⁷⁾. Ни около Ижимэй, ни около Пещернаго мыса и находящагося вблизи него священнаго леса не смеют ходить буряты: если в священный лес зайдет скот, то и пастух не смеет зайти туда, чтобы выгнать скотину — даже если зверь нападает на нее. Такое запрещение связано с тем, что бурят может осквернить священное место каким–нибудь нехорошим помыслом или делом. Пещерный мыс пользуется религиозным почитанием и у Забайкальских бурят ламаитов: ламы их до сих пор ежегодно приезжают на Ольхон и в пещере всегда можно найти много священных изображений и предметов будийскаго культа. В последнее время на мысу водружен и православный крест, а в пещере поставлена икона Св. Николая Чудотворца.

На материке, в верховьях речки Хир–Хушун (Рытая падь), впадающей в Байкал в 47 в. на северо–восток от Ольхона, между Онгуренским и Покойницким улусами, по словам бурят, живут два брата холостяка, Азрэ и Альмэ, сыновья Тенгрия Ухури. Эти небожители грозные: за малейшее несоблюдение какой–либо из формальностей посылают на людей разныя бедствия, между прочим и штормы с северо–запада, которыми будто бы сносятся в Байкал целыя стада коров и овец.

По словам того же Черскаго, буряты могут пересекать долину Хир–Хушуна только в ея устье, могут пасти свой скот на мысу, но о том, чтобы углубиться по этой долине в горы, они и подумать боятся, и никто из них даже нейдет туда разыскивать убежавший скот. В случае смерти кого либо из окрестных бурят, сообщение между двумя улусами прерывается до новолуния, так как в то время запрещается оплывать Хир–Хушун. Женщины и в обыкновенное время не могут приближаться к Хир–Хушуну: река Хейрем со стороны Онгурена, а Анютха со стороны Покойницкаго улуса составляют границу, перешагнуть которую не смеет ни одна бурятка (в случае надобности оне оплывают морем: даже свадебныя путешествия между двумя пунктами совершаются только в лодках). Многия из тех мест на материке, где сохранились остатки древней старины, также считаются священными у современных бурят (Саган–Заба, Ая и др.). О священных представлениях бурят, связанных с Байкалом, мы говорили уже выше. Здесь добавим только, что буряты вообще относятся ко всему Байкалу и к воде с почтением, называют их в своих заклинаниях матерью «ибо», а духам воды часто приносят жертвы.

Следы и внешние признаки шаманства часто встречаются по всему ведомству: всюду можно видеть упомянутыя выше зухале; юрты и избы наполнены онгонами разных видов; по дорогам разставлены березки с протянутыми на нитках шелковыми и другими лоскутками; всюду встречаются загородки около тех мест, где были убиты молнией люди или животныя.

Около домов и юрт, где есть новорожденные (до ¹/₂ года) также встречаются березки с протянутыми на них кусками невода или ниток с ленточками. Такия березки называются зек. Если около дома поставлены эти зек, то ни один посторонний бурят, в особенности бурятка, не смеют войти внутрь дома.

Шаманство сохранилось у бурят Ольхонскаго ведомства настолько же, насколько у них сохранились в большой чистоте многия стороны первобытной жизни. В этом отношении два изучаемых нами ведомства представляют выдающийся интерес для этнографа. Но программа нашего изследования, как экономическаго, не включала в себе этнографических вопросов. И в интересах точности и верности экономических данных, мы часто сознательно не касались, например, щекотливых религиозных вопросов; мы старались, для того чтобы не внушить к себе подозрительнаго недоверия и не вызвать осторожности в показаниях, совсем не разспрашивать и не осматривать древних могил и современных предметов особеннаго священнаго почитания инородцев. Только по окончаний подворно статистическаго изследования, мы позволяли себе отвлекаться в область интереснейшей ольхонской этнографии. Кроме того, некоторыя этнографическия черты сами по себе бросались в глаза при наших разъездах, посещениях улусов и опросах.

Источник: Записки Императорскаго Русскаго географическаго общества по отделению статистики, Т. VIII, выпуск I, стр. 1-43.