Глава VI

Население Баргузинского уезда, в его отношении к соболиному промыслу

4. Опыты землеустройства

В предшествовавшем были вкратце изложены общие действовавшие основания законодательства в отношении землепользования инородцев в Забайкальской области и ранняя история землепользования тунгусов на сев.–вост. побережьи Байкала до введения положений об инородцах. В дальнейшем остановимся на частных примерах, указывающих, как в действительности регулировалось землепользование тунгусов администрацией во времена, последовавшие за введением устава 1822 г., и действия комитетов о разделении инородцев 1824 г. и ясашных комиссий 30–х годов прошлого столетия, причем используем документы о спорах и тяжбах тунгусов Шемагирского и Киндигирского родов с оседлыми инородцами и крестьянами.

По закону, порядок определения земельных пространств для кочевий бродячих инородцев устанавливался статьей 40 Положения об Инородцах; «назначение земель по племенам и разделение оных по участкам», на них не распространяется,— «им назначаются, по удобности, целые полосы земли и определяются только границы оных с землями, оседлым жителям и кочующим инородцам принадлежащими».

Но, в действительности, в Баргузинском уезде некоторые роды бродячих тунгусов пользовались землями в определенных границах, причем эти границы разделяли владение бродячих инородцев не только от владений оседлых жителей и кочевых инородцев, но и от владений других бродячих родов, т.е. они пользовались землями по племенам, как это указано для инородцев кочевых в статье 34 Положения.

Так существуют определенные границы между землями Подлеморско–Шемагирских, Нижне–Ангарских Киндигирских и Верхне–Ангарских Чильчагирских тунгусов, определяемые живыми урочищами — реками и хребтами¹⁶²⁾.

Обычно правовое значение этих границ, признаваемое как тунгусами, так и русским населением и администрацией, выяснялось особенно в том случае, когда земли бродячих тунгусов отдавались в аренду с торгов административными учреждениями, в определенных границах, как принадлежащие определенному роду. В последнем случае, исключительное право использования этих земель находило свое выражение в гражданском акте, каковым являлся контракт, заключаемый с арендатором. Но наряду с этим, некоторые роды, не имевшие возможности, вследствие своей малочисленности, использовать свои обширные земельные владения, допускали кочевать и промышлять на своих землях, с своего согласия, представителей других бродячих родов, или же молчаливо терпели нарушение своих прав.

Тем не менее, сознание незаконности пользования без согласия владельцев, вполне определенно сознается тунгусами. Подобное положение вещей заставляет предполагать, что в некоторых местностях, где передвижение бродячих племен, со времени завоевания края русскими, было весьма незначительным, как в северо–западной прибайкальской части Баргузинского уезда, у тунгусов звероловов–оленеводов, населявших эти обширные пространства, обозначавшиеся обычно «пустопорожними землями», уже во времена завоевания существовали определенные взгляды на принадлежность той или иной территории отдельным родам и, вероятно, то подразделение земель на охотничьи участки, которые мы наблюдаем и теперь.

Русская власть, определяя в той или иной форме в XVIII и XIX столетия землепользование бродячих инородцев, в некоторых случаях, имела дело с населением с вполне сложившимися взглядами на принадлежность тех или иных земель, а главное с вполне определенным фактическим пользованием и, вероятно, отзвуком этих прежних времен являются некоторые границы между земельными участками бродячих тунгусов в Баргузинском уезде.

Но введение Устава 1822 г. и деятельность комитетов 1824 г., разделявших инородцев на оседлых, кочевых и бродячих, соответственно их действительному образу жизни, поставили вопрос в совершенно иные рамки. Среди инородцев тогда уже наблюдалась та дифференциация в пределах рода, которая наблюдается и теперь, когда в роду находятся группы, ведущие оседлый, а другие — бродячий образ жизни. Эти–то группы, отличающиеся по образу жизни, были выделены на основании Устава 1822 г. комитетами в 1824 г.¹⁶³⁾ Причем в некоторых местностях, где инородцев, выделенных в разряд оседлых, нельзя было, по каким–либо причинам, наделить положенным по Уставу количеством пахотной земли, в их пользовании была оставлена часть территории тех родов, из которых они происходили. Эти территории имели определенные границы и, в то же время, этим выделением создавалась граница для территории бродячего рода.

Так, например, оседлые инородцы Читканской волости Баргузинского уезда, происходящие из бродячих тунгусов Шемагирского и Киндигирского родов, признаны оседлыми комитетом о разделении инородцев в 1824 г. и тогда же в их пользование была оставлена часть земель тех родов, из которых они происходили, для звероловства и рыбного промысла (полуостров Св. Нос, реки Кургулик, Безымянная, Малый Чивыркуй и Большой Чивыркуй), вследствие того, что им не было отведено положенного числа десятин из дач тех крестьянских обществ, к которым они приписаны.

Выделением оседлым инородцам части земель была создана южная граница современного землепользования бродячего Подлеморско–Шемагирского рода, проходящая от устья реки Большой Чивыркуй, впадающей в Чивыркуйский залив, вверх по течению реки к Баргузинскому горному хребту. Пользование рыболовством по правому берегу и звероловством по правую сторону реки предоставлено Шемагирскому роду, по левому берегу оседлым инородцам. Северная граница землепользования Шемагирского и Киндигирского родов определяется документами сороковых годов прошлого столетия и сохранилась в неизменном виде до настоящего времени¹⁶⁴⁾.

Надо сказать, что топография местности очень благоприятствовала точному определению границ земель Шемагирского рода, так как определение южной и северной границы было достаточно для того, чтобы замкнуть территорию в ее естественных границах, какими являются с запада побережье Байкала, а с востока Баргузинский горный хребет, с землями русского и оседлого и кочевого инородческого населения у его восточного подножия. В прежнее время тунгусы Шемагирского рода переваливали на восточный склон хребта и появлялись для торговли в городе Баргузине и других селениях Баргузинской долины, т.е. восточный склон входил в район их кочевок; тем не менее, ни в ревизских сказках 1795 и 1811 г., ни в других документах не упоминается, чтобы они кочевали и промышляли по рекам восточного склона, впадающим в р. Баргузин, кроме некоторых, наиболее северных; не приходилось и слышать со стороны тунгусов претензий на эти земли.

Реки восточного склона, по–видимому, давно уже вошли в сферу влияния оседлого и кочевого населения Баргузинской долины, и Баргузинский хребет — современная восточная фактическая граница землепользования тунгусов Шемагирского рода, прочно сложившаяся исторически грань, возникновение которой имеет вполне определенные и ясные основания¹⁶⁵⁾.

Таким образом, землепользование Шемагирских тунгусов в современных границах представляет исторически сложившийся и определившийся частью административными актами, а частью обычным правом факт.

Обратимся теперь к изложению документальных данных.

Северная граница землепользования тунгусов Подлеморско–Шемагирского рода определилась указами Иркутской казенной палаты, которою в 1844 г. (или в 1842 г. ?) были, с утверждения Иркутского гражданского губернатора, перечислены из Нижне–Ангарского Киндигирского рода в Шемагирский, 40 (?) душ тунгусов, по желанию последних, вследствие недостатка у них зверопромышленных мест.

Как можно заключить из документов, одновременно с перечислением в другой род, не было сделано постановления о перечислении в Шемагирский род и земель, занимаемых перечисленными тунгусами.

Это обстоятельство в ближайшее время уже вызвало недоразумение, так как перечисленные Киндигирцы желали сохранить за собою свои земли от Горячих Вод по берегу Байкала до реки Кабаньей, где ранее проходила граница между ними и Шемагирским родом. На эти земли в то же время заявляли права и прежние родовичи Нижне–Ангарского Киндигирского рода.

В разрешение этих недоразумений, Иркутская казенная палата, указом от 2 декабря 1844 г. за № 3338, дала знать, что Киндигирцы, перечисленные в Шемагирский род, должны пользоваться звероловными местами «в новом своем ведомстве», где они считали в таковых избыток. Но, вероятно, такое постановление настолько не отвечало действительному положению вещей, что уже в 1845 г. тою же палатою заключено: просимые ими вышеуказанные земли предоставить их (т.е. перечисленных киндигирцев) владению на прежнем порядке, т.е. на том самом, на каком они владели теми местами до перечисления их в Шемагирский род (Указ Верхне–Удинского земского суда 19 октября 1845 г.).

В 1850 г. заключение палаты по существу было ею же подтверждено и утверждено генерал–губернатором Восточной Сибири, хотя это подтверждение облечено в несколько странную форму, а именно: «казенная палата, перечислив тунгусов Нижне–Ангарского ведомства Киндигирского рода 13 семейств, в числе 32 душ, в род Шемагирский, не отводила с ними в этот род земель, которыми они владели в прежнем роду, а предоставила им только, вследствие просьб их, пользоваться звероловными местами на берегу Байкала, от Горячих вод до речки Кабаньей, на прежнем порядке, т.е. на том самом, на каком они владели теми местами до перечисления в Шемагирский род. Следовательно означенные места должны оставаться принадлежностью тунгусов Нижне–Ангарского Киндигирского рода. А тунгусы, перечисленные от них в род Шемагирский, могут пользоваться этими местами только на тех условиях и с теми правами, с которыми владели до перечисления к Шемагирцам (Указ Иркутской казенной палаты от 24 марта 1850 г. № 3283)».

Из этой игры слов и понятий можно сделать только одно заключение: палата, не имея возможности или не желая постановить прямое решение, должна была так или иначе утвердить фактическое положение. В действительности, дело обстояло, вероятно, так: Киндигирский род пользовался фактически землями от Горячих вод до реки Кабаньей, причем речки в этих местах были подразделены между отдельными семьями, которые затем были перечислены в Шемагирский род.

Естественно, что и речки должны были остаться за ними, так как Шемагирские реки были разделены между Шемагирцами. Так как постановление о передаче земель в другой род с перечисленными семьями сделано не было, переселять Киндигирцев на земли Шемагирцев не было никаких оснований, а вопрос о передаче части земель из одного рода в другой палата по каким–то соображениям желала обойти, то и было постановлено решение, по которому земли были оставлены принадлежностями одного рода, а пользоваться ими предоставлено было членам другого. Полагаю, что это решение не имело никакой юридической силы и содержания в отношении бродячих инородцев и было продиктовано исключительно необходимостью закрепить существующее фактическое пользование за перечисленными тунгусскими семьями, оно и не оставило по себе никаких следов.

В результате распоряжений казенной палаты произошло полное фактическое слияние двух родов в один, также и в смысле землепользования, т.е. распределения отдельных участков общей территории между членами рода, вследствие чего создалась фактическая общая граница землепользования Подлеморско–Шемагирского рода (соединенного Шемагирского и Киндигирского родов), идущая от мыса Турали, на берегу Байкала, вблизи Горячих вод, к Баргузинскому хребту, признаваемая администрацией и тунгусами.

Так, например, Шемагирский тунгус, Павел Черных, происходящий из Киндигирского рода, пользуется в настоящее время тою же речкой Шангнанды, которою пользовались его предки, перечисленные в Шемагирский род, но остальные речки, по решению общества тунгусов (суглана) неоднократно распределялись между тунгусами, совершенно независимо от происхождения из того или другого рода.

Обратимся теперь к изложению истории образования южной границы землепользования Шемагирского рода, идущей по течению реки Большого Чивыркуя, от берега Байкала к Баргузинскому хребту. В этом отношении решающую роль имело, как уже указано, перечисление части Прибайкальских бродячих тунгусов в оседлые крестьяне Читканской волости.

В связи с этим находится и история пользования звероловством на полуострове Св. Нос. и в некоторых речках, впадающих в Чивыркуйский залив.

Перечисление части тунгусов Шемагирского рода в оседлые инородцы Читканской волости произведено «комитетом о разделении инородцев» в 1824 г., т.е. при введении Устава 1822 г., причем в их пользовании оставлены земли, на которых они кочевали ранее. Левая сторона реки Б. Чивыркуя, река Безымянная, река Малый Чивыркуй, Кургулик и полуостров Св. Нос. Границей между ними и Шемагирским родом положена река Б. Чивыркуй, современная южная граница земель тунгусов Подлеморско–Шемагирского рода. Рыболовство в этой реке было разделено между Шемагирцами, которые пользуются правом рыболовства по правому берегу реки Б. Чивыркуя, и оседлыми инородцами, пользующимися рыболовством по левому берегу реки, устраивая с своей стороны езы, т.е. перегораживая русло.

Уже в сороковых годах Шемагирский род возбудил притязания на земли, отведенные оседлым инородцам. Вопрос этот рассматривался Иркутской казенной палатой, решение которой утверждено генерал губернатором Восточной Сибири. Постановление палаты содержит следующие соображения:

«Ходатайство тунгусов Шемагирского и Киндигирского родов о возвращении им мест Св. Носа, речки Кургулик, Безымянной, Малого Чивыркуя и части в реке Большом Чивыркуе с первого взгляда должно показаться совершенно справедливым, ибо оседлые тунгусы, причисленные из этих родов в крестьяне Читканской волости, по настоящему должны бы получить в надел земли из дач крестьянских, однако, это ходатайство не может быть уважено потому, что, во–первых, в число оседлых инородцев, причисленных к волостям в Верхнеудинском округе в 1824 г. комитетом о разделении инородцев, значится несколько человек оседлых тунгусов, которые из Шемагирского и Киндигирского родов перечислены в крестьяне Читканской волости; тогда же было издано распоряжение, чтобы земли, которыми владели эти перечисленные к волостям как в русских селениях, так и между инородцами, оставлены были за ними до времени приведения земель тех в известность и наделения положенного (количества ?) десятин, или по крайней мере на два года, 1825 и 1826, впоследствии же (наделения земель. Г.Д.) не было, или, по крайней мере, не видно из дел казенной палаты, чтобы было какое распоряжение относительно земель оседлых инородцев, причисленных в крестьяне,— из этого следует, что оседлые тунгусы, причисленные из Шемагирского и Киндигирского родов в крестьяне Читканской волости, могут владеть землями Св. Носом, речками Кургуликом, Безымянной и проч., если они владели сими до перечисления их в крестьяне, во–вторых, указанные места не значатся в дачах Читканских крестьян по плану... и если места те отводить тунгусам Шемагирского и Киндигирского родов, а перечисленных оттуда в 1824 г. в Читканскую волость наделить землею из дач крестьянских, то этим можно стеснить крестьян сих, ибо у них и без того земли недостает до 15 десятин... на душу, в–третьих, тунгусы, перечисленные в 1824 г. в крестьяне Читканской волости, пользовались указанными местностями с 1825 г. по настоящее время и во все то время не было на них претензий со стороны Шемагирцев и, в четвертых, отобрать означенные земли от переселенцев,— значит разорить и привести в невозможность оплачивать подати, как утверждает управляющий Баргузинским краем... производивший удостоверение по этому делу,— казенная палата, рассмотрев вышеозначенное, нашла, что все эти причины по мнению ее достаточны для того, чтобы звероловное место Св. Нос и рыбные речки Кургулик, Безымянная, Малый Чивыркуй и часть в реке Большой Чивыркуй оставить по–прежнему принадлежностью оседлых тунгусов (перешедших ?) из Шемагирского и Киндигирского родов в 1824 г. в крестьяне Читканской волости». (Указ Иркутской казенной палаты 24 марта 1850 г. № 3283, Испр. долж. Верхнеудинск. окружн. начальн.).

Свое заключение казенная палата¹⁶⁶⁾ препроводила на рассмотрение иркутского гражданского губернатора; иркутский губернатор дал знать¹⁶⁷⁾ казенной палате, что ее заключение было представлено на «благорассмотрение» генерал–губернатора Восточной Сибири, который разрешил привести его в исполнение, предписав о том кому следует.

Так высшей административной властью в крае были разрешены эти вопросы.

Но при склонности инородцев к тяжбам в связи с неопределенностью землепользования в крае и под влиянием писарей и местных сутяг, эксплоатирующих инородцев обещаниями «оттягать землю» и т.д., мы видим, что 80–х годах минувшего столетия, поверенный тунгусов Шемагирского и Киндигирского родов, крестьянин М. Терентьев, подает жалобу в сенат на генерал–губернатора Восточной Сибири, «за отказ в ходатайстве о возвращении его доверителям звероловных и рыболовных мест при озере Байкале, находящихся в пользовании оседлых тунгусов, крестьян Читканской волости».

Сенат, рассмотрев это ходатайство 20 июня 1892 г., постановил:

«Принимая во внимание, что, на основании положения бывшего Сибирского комитета, утвержденного 22 декабря 1836 г., реки, впадающие в Байкал, оставлены в пользование прибрежных обществ впред до усмотрения; что таким образом права пользования означенными речками является непостоянным и условным, а потому Забайкальское областное начальство имело полное основание, по своему усмотрению, назначать по удобности в пользование бродячих тунгусов Шемагирского и Киндигирского родов земли в том или другом размере и изъять из их пользования несколько речек, впадающих в Байкал, для передачи оных оседлым инородцам Читканской волости, происходящим, по удостоверению местного начальства, из тех же двух родов бродячих тунгусов; и что при условности прав инородцев на звероловные и рыболовные местности при озере Байкале, заявление поверенного бродячих тунгусов Терентьева о происхождении оседлых крестьян Читканской волости не из этих родов, если бы даже таковое заявление и было справедливо, не имеет законного основания к признанию за его доверителями права на исключительное пользование вышеозначенными угодьями,— сенат признает обжалуемое просителем распоряжение генерал–губернатора Восточной Сибири правильным, а потому определяет, вышеизложенную жалобу просителя оставить без последствий»¹⁶⁸⁾.

Среди звероловных угодий, предоставленных по распоряжению генерал–губернатора Восточной Сибири в 1850 г. в пользование оседлых тунгусов Читканской волости, упоминается полуостров Св. Нос. Указ сената 1892 г. имеет, несомненно, силу также и в отношении пользования этой местностью; тем не менее, в конце 90–х годов и в начале девятисотых, право охоты на Св. Носу сдавалось в аренду с торгов в пользу Шемагирских тунгусов, сначала Баргузинским полицейским управлением, а затем крестьянским начальником¹⁶⁹⁾; только с 1911 г. Св. Нос как оброчная статья Шемагирских тунгусов исчезает из торговых листов и сдается в настоящее время оседлыми инородцами Читканской волости.

Этот пример характеризует ту запутанность отношений в области землепользования в крае, которая являлась результатом невежества населения и незнания своих прав, спорности юридических основ землевладения, неосведомленности местной администрации и, вероятно, иногда, сознательной недобросовестности заинтересованных лиц.

Надо сказать, что разобраться в сложных вопросах землепользования Баргузинского уезда, где заинтересованными являлись группы населения столь различных прав состояния и различного быта, как крестьяне, оседлые, кочевые и бродячие инородцы,— было не так легко для немногочисленной администрации, обремененной текущими делами. Эта работа требует значительного времени и возможности отдаться собиранию и разработке материалов по этому вопросу.

Споры Подлеморско–Шемагирских тунгусов о праве пользования землями, расположенными по берегу Чивыркуйского залива к югу от р. Б. Чивыркуй,— не исчерпываются вышеизложенным. Споры возникали и с кочевыми тунгусами Баргузинской инородной управы, пользующимися рыбными ловлями и, по–видимому, там же зверопромышленностью в некоторых речках; наконец, с крестьянами Читканской волости по вопросу о пользовании сенокосами вблизи озера Сор и Истока, впадающего в Чивыркуйский залив.

Не останавливаясь ближе на этих вопросах, надо сказать, что они представляют лишь дальнейший материал для характеристики того неопределенного положения, в котором находилось землепользование в крае.

Остается еще рассмотреть вопрос о западной и восточной границах землепользования Шемагирского рода. В отношении восточной границы не может возникать никаких сомнений: она проходит по вершинам Баргузинского хребта на высоте 1.800–2.000 метр. над уровнем моря, за пределами древесной растительности и представляет высокогорный ландшафт в виде скалистых вершин, пиков, россыпей или площадей тундрового характера; притязаний на пользование этими пространствами, по–видимому, никем еще никогда не заявлялось. Как упоминалось, фактически признанными являются права Шемагирцев на западный склон хребта. Водоразделы, хотя ранее, конечно, использовались ими для летней пастьбы оленей и охоты (на тарбагана) и отчасти используются и теперь, тем не менее могут быть по своей природе признаваемыми как res nullius, так как ценность земель для соболиной охоты и белковья имеют все же ниже лежащие урочища. Западную границу земель Шемагирского рода составляет побережье озера Байкала от устья р. Большой Чивыркуй до мыса Турали.

Необходимо отдельно обсудить вопрос о праве пользования прибрежной полосой и праве рыбной ловли в озере Байкале; в связи с этим коснемся также и рыболовства в пределах тунгусских владений.

Право пользования водами озера Байкала регулировалось статьями 486, 487 и 488 устава сельского хозяйства, согласно которым «воды морские, даже при местах, действительно, заселенных, частному владению подлежать не могут, но должны оставаться в общем и свободном для всех пользовании» (ст. 486). «Правила о свободе промысла и рыболовства на морях (ст. 486, 487) распространяются и на все озера, в частном владении не состоящие (а). Владельцы таковых озер обязаны оставлять по берегам во все пространство их владения места по 10 сажен для пристанища рыбных ловцов и для обсушки снастей (б)». Никаких прав у тунгусов Подлеморско–Шемагирского рода, которые бы ограничивали в их пользу права рыбной ловли в Байкальских водах побережья, не существовало и эти воды являлись свободными для всеобщего пользования, как например, неводные места в бухте Сосновке и в других. Тем не менее и здесь не обошлось без споров по вопросу о пользовании этими водами, так как Шемагирские тунгусы отдали по приговору в аренду в 1884 г. право рыбной ловли по берегу Байкала на пространстве от Зырянского мыса до р. Малой Черемшаны — Иркутскому мещанину Г.И. Могилеву; по жалобе других Иркутских рыбопромышленников, М. Оглобина и М. Останина, право тунгусов на отдачу в аренду рыболовства по берегу Байкала рассматривалось Забайкальским областным правлением, признавшим, конечно, воды эти открытыми для общего (свободного) пользования и предписавшим воспретить Шемагирцам отдавать их в аренду (Указ Заб. обл. правл. Баргуз. окр. пол. управ, июня 8 дня 1889 г.).

Береговая полоса шириною в 10 саж. вдоль побережья Байкала также должна была находиться, согласно закона (ст. 488 уст. с. х.), в общем пользовании. Последнее обстоятельство представляло неустранимое препятствие в смысле совершенного ограждения территорий тунгусов от посещения посторонними лицами. Оно служило также препятствием для изолирования территории заповедника. Что касается пользования рыболовством в реках, впадающих в Байкал, и озерах, лежащих на территории Шемагирского рода, то согласно положения Сибирского комитета (Полное собр. закон 1837 г., января 7, № 9848) «реки внутри дач общественных, протекающие и в Байкал впадающие, оставлять в пользовании прибрежных обществ впредь до усмотрения, если не дано им или иным людям особого права или преимущества «пользоваться сими реками», а следовательно, и руководствуясь разъяснением сената 1892 г.,— они условно принадлежали Шемагирским тунгусам до усмотрения. Надо помнить, что пользование рыболовством в озерах, опять таки условно, основываясь на ст. 491,— вряд ли можно было отрицать за тунгусами в пределах их территории.

Рыболовство в реках отдавалось тунгусами Шемагирского в аренду с торгов. Сведения имеются об этом почти за сорок лет. Сдавались они с торгов полицейским управлением или крестьянским начальником.

Источник: Верхнеудинск–Ленинград, Издание Госплана БМАССР, 1926 г.