Сильвен Тессон, одиночество в тайге

Знаменитый писатель–путешественник, автор только что вышедшей книги «В лесах Сибири» («Dans les forets de Siberie»), о том, как он полгода жил отшельником в избушке на берегу Байкала, хорошем вкусе, колке дров и лорде Байроне.

Сильвен Тессон — пожалуй, главный французский писатель–путешественник. Географ по образованию, он совершил кругосветное путешествие на велосипеде, на лошади проехал по степям Центральной Азии от Казахстана до Узбекистана, пешком прошел от Сибири до Индии по маршруту Славомира Равича, польского офицера сбежавшего из ГУЛАГа в компании еще нескольких заключенных.

Автор путевых заметок, эссе и нескольких романов, Сильвен Тессон в 2009 году стал лауреатом Гонкуровской премии за лучший рассказ, за свою книгу «Жизнь под открытым небом» («Une vie a coucher dehors», изд. Gallimard).

На этот раз у Сильвена не было ни велосипеда, ни лошади, ни даже многомесячного пешего маршрута. Было озеро, самое глубокое на планете, лес, горы и тишина. А еще одиночество.

RFI: В прошлом году вы решили уехать из Парижа и на полгода поселиться в избушке на берегу Байкала, чтобы, как вы пишете, «немного побыть в тишине до того, как вам исполнится сорок лет».

Сильвен Тессон: Да, мне кажется, что есть три предмета роскоши, которых нам будет не хватать в завтрашнем мире — это одиночество, тишина и пространство. И еще холод. Получается четыре.

На нашей планете все больше и больше людей, в этом году нас будет семь миллиардов человек и девять миллиардов в 2030. Наша планета становится все горячей, все шумней и все тесней, а потому возможность полгода пожить в хижине в тишине на берегу огромного Байкала, в одиночестве и свежести Сибири показалась мне роскошью, тогда как в глазах моих друзей это был ужасный, чудовищный, кошмарный опыт. Но я знал, что для меня это будет время счастья.

RFI: Раньше вы много путешествовали, но все ваши предыдущие путешествия — были длительными походами, пешком или на лошадях. Главное слово — движение. Здесь все наоборот: полгода на одном месте. Почему?

Сильвен Тессон: В течение многих лет, я путешествовал через континенты. Это занимало много времени и требовало невероятной физической энергии. Когда пересекаешь Центральную Азию на лошади или идешь пешком через Гималаи, нужно положить много сил, чтобы достигнуть цели.

Неожиданно, приближаясь к сорока годам, мне вдруг захотелось попробовать пожить на одном месте, чтобы попробовать почувствовать, как замедляется ход времени.

Я все время думаю о том, куда исчезает время. Это одновременно тревожит и вдохновляет меня в моих книгах. Мне, кстати, кажется, что эта тема волнует всех писателей.

До этого я уже нашел способ замедлить время — я нашел путешествия. Мне казалось, что в день, который я провожу, идя пешком или на лошади, время течет медленнее. Но вскоре этого стало недостаточно, и мне захотелось замедлить время с помощью неподвижности, а не движения. Поэтому я решил поселиться в хижине на несколько месяцев.

Это заставляет, во–первых, погрузиться в себя и исследовать свой внутренний мир, а, во–вторых, гораздо внимательнее, сосредоточенней и восхищенней взглянуть на мир окружающий.

Наконец, это заставляет дисциплинировать свою жизнь, структурировать ее, чтобы не скучать.

Все это было для меня совершенно новым опытом в этой истории с хижиной.

RFI: Давайте, как раз, поговорим о вашей хижине. Это бывшее пристанище геологов...

Сильвен Тессон: Это была маленькая хижина, которую построили советские геологи в 1980. В этом регионе Байкала в 70–х годах велись разработки микрокварцита. Русский лес усеян такими избушками. Моя была размером три метра на три, там была печка, два окна — одно на восток, другое на юг — маленький стол и стул, кровать и несколько полок, чтобы хранить консервы, книги, рыболовные снасти и ружье. И все.

Избушка стояла у подножья горного склона на поляне, где росли несколько кедров (кстати, место на карте называется Северные Кедры (мыс Северный Кедровый — МБ), в 50 м от берега Байкала.

Это было идиллическое место — на пересечении воды, леса и гор. Все это было в моем распоряжении сразу за порогом хижины. Кроме того, это очень изолированное место. Мои ближайшие соседи жили в 20 км к югу и в 20 км к северу. Это были лесники Байкало–Ленского заповедника, на территории которого я жил.

RFI: Очень смешно читать описание того, как вы обустраиваетесь в этой хижине. Потому что, как выясняется, даже в хижине размером три на три метра русские способны продемонстрировать свой плохой вкус. И вот в хижину приезжает француз, снимает с дощатого пола линолеум и пластиковую обшивку с потолка...

Сильвен Тессон: Для начала, мне хотелось бы уточнить, что плохой вкус не является уделом русских. Французы тоже могли бы дать русским урок плохого вкуса. Мы — чемпионы плохого вкуса, достаточно просто побывать где–нибудь во французской провинции, чтобы понять, что Франция стала изменять своим эстетическим принципам. Все просто, с тех пор, как современный мир стал тем, чем он стал после Второй мировой войны, мы вошли в эпоху утилитаризма и функционализма.

Кроме того, хороший вкус является следствием определенного воспитания. Есть много людей, которые, к несчастью, этого воспитания были лишены.

Когда я первый раз вошел в эту хижину, на полу был линолеум, деревянные потолочные перекрытия скрывал отвратительный пластик. Первое, что я сделал — содрал все это, чтобы вернуть хижине ее первозданный вид. Мне хотелось видеть дерево — деревянный пол, деревянный потолок, все это было очень красиво. Но русские, которые дали мне пожить в этой хижине, совершенно не понимали, почему я снял линолеум и обшивку с потолка, они говорили: «ты сумасшедший, было так красиво, был евроремонт, а ты все испортил и теперь будешь смотреть на голый паркет». А я объяснял им, что нет, наоборот, это красиво, и чем ближе мы к естественному, природному виду материала, тем мы можем быть уверенней, что не ошиблись — с точки зрения вкуса.

У нас были оживленные дискуссии об эстетическом превосходстве деревянной доски над клеенкой.

RFI: Вы говорили о дисциплине. Как вы, живя в тишине, холоде и одиночестве, организовывали свою жизнь, чтобы не страдать от этих холода, одиночества и тишины?

Сильвен Тессон: На самом деле, здесь скорее можно говорить о дисциплине в отношении времени, нежели о дисциплине, как о форме самопринуждения к чему–либо.

Опасность такого образа жизни — лень. Между прочим, множество затворников в конце концов начинают вставать в полдень и вести растительный образ жизни, распивая водку в постели. Здесь кроется настоящая опасность.

Кстати, во всех рассказах о потерпевших кораблекрушение на необитаемом острове наступает момент, когда герой в конце концов опускает руки, теряет всякую надежду и перестает что–либо делать.

Я заставлял себя обязательно разбивать день на несколько отрезков: утренние часы я посвящал чтению, письму и поэзии, затем три–четыре часа каждый день занимался хозяйством — ходил за водой, колол дрова, чистил снег, чинил крышу, ловил рыбу. Вечером гулял на озере, катался на коньках, а летом на каяке, бродил по лесу или забирался в горы.

Самым главным было разбить день, не по часам, нет, это не был какой–то монашеский распорядок, но каждый день имел ритм, был наполнен разными и насыщенными делами.

RFI: Вы как раз упоминаете Робинзона Крузо, который на своем необитаемом острове ужинал в парадном костюме.

Сильвен Тессон: В книге «Робинзон Крузо» меня действительно поразили уловки, к которым он прибегает, чтобы не падать духом. Так, каждый вечер перед ужином он заставляет себя надевать свой костюм. Он понял, что настоящая элегантность: вести себя в одиночестве так же, как ведешь себя в обществе. По–настоящему элегантные люди — те, кто способен в одиночестве так же вести себя за столом, как если бы на них были обращены взгляды других. В одиночестве очень легко превратиться в свинью.

Я не одевал костюма, как Робинзон, но всегда старался, когда обедал или ужинал, накрывать на стол, чинно садиться, а не есть, как отсталый студент факультета информатики в половине первого ночи, ковыряя ножом в консервной банке.

RFI: Вы пишете, что отправились в это путешествие, потому что у вас было слишком много непрочитанных книг, которые надо было прочитать. Вы приехали на берег Байкала с ящиком книг. В вашей книге есть несколько правил, которые необходимо знать, отправляясь в такое путешествие: не нужно брать с собой только сложные книги и не нужно брать с собой книги, которые рассказывают о месте, в которое вы едете.

Сильвен Тессон: Да, мне кажется очень забавным путешествовать по стране с книгами, которые этой страны не касаются. Если едешь на Багамы, надо брать с собой гид по Аляске, я думаю. Это даст возможность совершить сразу два путешествия.

Мне нравится уезжать в Сибирь с книгами лорда Байрона, Шекспира или Оскара Уайльда. Если я поеду в Англию, то, пожалуй, возьму Лермонтова.

В хижину я привез ящик с сотней книг. Чтобы выбрать их, я попросил помощи у нескольких любимых мной людей и тех, чьему литературному вкусу я доверяю. У меня были книги по философии, американские романы, сборники рассказов, эссе, китайская поэзия — очень эклектичный набор. Потому что я понимал, что когда готовишь свой ящик книг, не знаешь, кем ты станешь через несколько месяцев жизни в хижине. Нужно быть готовым ко всему.

RFI: Вы пишете, «у меня были книги денди и жизнь мужика».

Сильвен Тессон: Да, потому что очень весело проводить свое время, занимаясь колкой дров и ловлей рыбы, а возвращаясь вечером в хижину читать Казанову и Шекспира, куря сигару. Мне нравится этот парадокс.

RFI: Живя в одиночестве, вы все же иногда общались с вашими соседями, многих из которых вы знали раньше. Как они к вам относились? Принимали за своего?

Сильвен Тессон: Моими соседями были лесные инспекторы Байкало–Ленского заповедника, и всех их я знал раньше, потому что уже много раз бывал на Байкале.

Я думаю, что они очень хорошо понимали, почему я там. Это люди, у которых невероятно сложная жизнь, они много жалуются, но, на самом деле, свою жизнь обожают. Они знают, что нет ничего прекраснее, чем жизнь на берегу Байкала. Ни за что на свете они не променяют свою жизнь в лесу на квартиру в городе. Ни за что на свете, потому что это люди, которые до этого жили в городе и город не любят. Не любят шум, не любят сумасшествие и фальшь города, не любят ложь современной жизни.

Они прекрасно понимают, почему французу, парижанину, вдруг хочется на полгода приехать и пожить в хижине. Для них это что–то очень очевидное.

А потом, может я и ошибаюсь, но мне кажется, что у жителей русских деревень, лесов, еще осталось понимание того, что значит быть лесным отшельником. Это старая тема русской мысли, русской духовности, и им не кажется экстравагантным желание провести полгода в лесной хижине. Так что меня никто не принимал за сумасшедшего. Скорее за своего.

RFI: Но есть и другие люди, совсем другие: богатые сибиряки, которые приезжают на Байкал на своих огромных машинах в поисках острых ощущений и ведут себя, мягко говоря, дико. В то же время, вы пишете, что и они здесь по тем же причинам, что и вы.

Сильвен Тессон: Да, это были новые русские, которые приезжали из Иркутска. Знаете, во всей России есть такой феномен под названием «отдохнуть», когда в выходные сбегаешь от жены и детей, берешь машину, берешь своих друзей и едешь далеко в лес, где занимаешься не пойми чем: напиваешься, стреляешь по всему, что движется, играешь с оружием — такой выход на волю детских фантазий у взрослых. Я всегда замечал это в России, я постоянно видел компании таких типов в лесу или на берегу реки, которые приезжают на несколько дней, чтобы разрядиться, избавиться от своих забот, забыть серость своей городской жизни, поиграть в скаутов, забыв, что им уже 50, а не 15. Я встречал их, когда они приезжали на своих огромных машинах поиграть в пиф–паф в сибирских лесах.

Меня очень интересует этот феномен: для русских лес — это необходимая среда, и всегда, даже среди самых городских из этих людей, есть очарование лесом, тяга, непреодолимое влечение к лесной жизни.

RFI: Вы пишете, что перед отъездом вас предупреждали, что самым страшным в вашем уединении будет скука. Сейчас, год спустя с тех пор, как вы вернулись, можете ли сказать, что там, на берегу Байкала, вам приходилось скучать?

Сильвен Тессон: Да, все парижские друзья предсказывали мне, что я буду скучать. Тому есть причина: в нашем западном обществе, в нашей городской среде у нас очень четкие отношения со временем: мы знаем, что мы делаем с одиннадцати до полудня, с полудня до часу и с часу до двух, это даже называется «emploi du temps» (дословно с фр. — «занятость, оплачиваемая работа времени» — прим.ред). А в хижине я сделал время безработным. Мне говорили: боже мой, ты же будешь скучать, у тебя будет трагически много времени. В действительности, я понял, что не скучал ни секунды. Я был счастлив всегда.

За эти несколько месяцев в хижине я научился смотреть в окно, успокаиваться, пропускать время через себя и давать ему идти своим чередом.

Для меня это был важный урок. Мне кажется, что скукой подверженные тревоге люди называют уходящее время, потому что им нечем его занять и они не могут подчинить его себе.

RFI: Что же было самым сложным?

Сильвен Тессон: Странным образом, ничего сложного не было. Меня самого это поразило. Я ни по чему и ни по кому не скучал: ни по родным, ни по любимым, ни по парижскому комфорту. Как если бы там я нашел правду моей жизни. И я знаю, что уже скоро вернусь обратно.

5 сентября 2011 г.

Источник: Международное французское радио RFI