Отчет по исследованию озера Байкала летом 1902 года

Глава I. Организация работы экспедиции, суда и инструменты

К такой экспедиции, как та, которая теперь закончилась, и краткий отчет о которой я имею честь представить теперь Министерству Земледелия, в виду сложности задачи, нельзя было приступить без особаго рода приготовлений, о которых я и считаю нужным сказать несколько слов.

Самою существенною и неизбежною принадлежностью экспедиции должен был быть пароход, на котором экспедиция могла бы не только совершать те или другия экскурсии, но и произвольно останавливаться в наиболее интересных пунктах. По приезде на Байкал оказалось, что в виду исключительных условий этого года, сказывающихся в усиленных работах по постройке Круго–Байкальской линии, все пароходы как бывшей компании Немчинова, так и других владельцев зафрахтованы на долгие сроки. В виду этого обстоятельства пришлось прибегнуть к содействию пароходов казенной Байкальской переправы. Благодаря обязательному разрешению господина Министра Путей Сообщения, в наше распоряжение были предоставлены разновременно небольшой пароход «Бард», совершающий обычно небольшие рейсы между пристанью на Байкале, Лиственичным, и ближайшею железно–дорожною станциею — Баранчиками, расположенными на другом берегу Ангары, и «Лейтенант Малыгин» — значительно больший пароход, совершающий продолжительные морские рейсы. Незначительные размеры Барда не дозволяли нам ни удаляться на значительное разстояние от Лиственичнаго, ни заниматься на нем глубоководными изследованиями, а потому мы пользовались им или для переезда с места на место, или для водолазных работ, или для опускания вертикальной сети, которое можно было производить без участия паровой силы.

Что касается до парохода «Лейтенант Малыгин», то он сослужил экспедиции действительную службу. Благодаря любезности начальника Байкальской переправы, инженера С. А. Заблоцкаго, «Малыгин» был временно предоставлен нам, на условии оплаты топлива и вознаграждения персонала. Паровая лебедка, поставленная на палубе этого парохода, позволяла производить в обширных размерах глубоководныя драгировки, значительная же величина парохода дала нам возможность превратить его палубу в плавучую лабораторию, на которой мы разбирали материал, консервировали его, рисовали и работали с микроскопом.

Наше пребывание на «Малыгине» распалось в сущности на три кампании: сперва мы провели неделю в самом южном конце Байкала (Култуке), занимаясь, по преимуществу, береговою и прибрежною фауною. Затем мы отправились в Малое море, где пробыли также с неделю, а после того совершили поездку на север Байкала — в Ангарск, причем посетили различные пункты как западнаго, так и восточнаго побережья; одновременно мы изучали Байкал фаунистически, по его средней, наиболее глубоководной линии.

Наиболее продуктивным в научном отношении оказалось пребывание в Малом море; на добытых с морского дна камнях мы наткнулись на богатейшую фауну, которая дала нам возможность зарегистрировать массу новых видов по разным отделам животнаго царства. Вообще пребывание в Малом море представляет собою самую удачную, приятную страницу всего путешествия, чему, конечно, в значительной степени способствовала удивительная красота местности.

По возвращении, после месячнаго плавания на «Малыгине», в Лиственичное — оказалось, что деятельность частных пароходов по доставке на Круго–Байкальскую дорогу грузов несколько ослабла, что дало возможность по вопросу найма парохода вступить с компаниею Немчинова (или что то же — Потапова) в соглашение. Один из больших пароходов этой компании, «Иаков», оказался свободным и был нами зафрахтован; на нем была установлена паровая лебедка и снова открыта кампания, план которой был тот же, что и на «Малыгине», т. е. обследование, по возможности, большаго числа пунктов по берегу с одновременными глубоководными драгировками.

В эту кампанию мы посетили значительное количество пунктов, начиная воротами Малаго моря; затем следовали: устье реки Курмы (в Малом же море), Качериковский мыс, Покойники, Горемыки, остров Богучаны, устье реки Ангары (местечко Чечевки), снова Богучаны, Ушканьи Острова, Горяченския минеральныя воды, средина восточнаго берега острова Ольхона (близ мыса Ижимей), где лот показал наибольшую глубину в 1700 метров, и затем бухта Крестовка.

За все время нам удивительно благоприятствовала погода, которая, собственно говоря, и дала нам возможность собрать тот громадный материал, которым мы теперь располагаем. Только два раза Байкал нахмурил на нас брови; в первый раз мы успели спрятаться в Баргузинском заливе. Моментально потемнели волны, стали плеваться на нас белою пеною, сорвали и исковеркали нам один из вытравленных якорей и едва не выкинули нас на закутанный в серый туман, плоский и неприветливый берег. В другой раз стряслась над нами та же беда у берегов Ольхона и тоже нежданно–негаданно. Но тут опасность была не вне нас, а происходила от нас самих, или, вернее, от «Иакова», котораго накренило градусов на 20 в левую сторону, и так как он оказался стар и ветх, то нас в каютах немилосердно мочило целыя сутки.

С целью более успешнаго выполнения намеченнаго плана между членами экспедиции разделение труда было полное, а именно: я в качестве заведующаго взял на себя общее распоряжение микроскопических наблюдений; мой ассистент по Вилла–Франкской зоологической станции, M. М. Давыдов, занят был как драгировками, так и хозяйственною частью; хранитель зоологическаго музея университета Св. Владимира, Ю. Н. Семенкевич, специально занимался консервациею добываемых животных; стипендиат университета Св. Владимира, Б. А. Сварчевский, взял на себя ихтиологию и энтомологию прибрежных Байкалу пунктов; далее, кончивший в этом году курс С.–Петербургскаго университета, A. В. Рахманов, занимался общею препарировкою добытаго материала; студент 4–го курса университета Св. Владимира, В. В. Совинский, специально занимался фотографиею и собиранием гербария, и, наконец, в состав экспедиции входил студент 4–го курса Казанскаго университета, A. Н. Державин, которому экспедиция обязана прекрасно исполненными акварельными рисунками всех вылавливаемых новых форм. Кроме того, к экспедиции был, как уже сказано, прикомандирован И. Д. Кузнецов в качестве сведующаго лица по рыболовству и рыбопромышленности.

Значительною новостью нашей экспедиции было применение, в обширных размерах, скафандра. Насколько мне известно, до сих пор ни одна зоологическая экспедиция не прибегала так усердно и постоянно к этому методу изследования; изо дня в день по нескольку часов за раз скафандр пробывал на дне Байкала, таская, согласно нашим указаниям, то, что могло нас интересовать. Услуги водолаза обнаруживались, главным образом, при береговых работах, не превосходивших глубиною 20 саж.; на добытых им камнях местами встречалась богатейшая фауна, состоящая из различнаго рода червей (пиявок, реснитчатых, щетинковых), мелких ракообразных, а иногда и рыб. Без водолаза единственная возможность получить со дна озера камни была бы прибегнуть к драге, но камни были бы наверное попорчены, тогда как водолаз приносил их нам покрытыми сочною растительностью и кишащими всяким зверьем.

Заговорив о скафандре, не могу умолчать о следующем инциденте: в числе десяти человек команды, любезно предоставленной в наше распоряжение Морским Министерством, находился и водолаз Иванов. Подвергнув его предварительно тщательному медицинскому изследованию и убедившись в том, что у него и сердце, и легкия в порядке, и что он не подвержен ни кровоизлияниям, ни головокружениям, я допустил его к работам, озаботившись предварительно тем, чтобы при его первом спуске присутствовал вполне испытанный водолаз, Антипов, состоящий при Байкальской переправе. В первое же опускание Иванов растерялся и, не умея в достаточной степени регулировать действие клапанов, находящихся в шлеме, поспешил подняться на поверхность с пустыми руками. Второй спуск на очень мелком месте (не более 4–х саж.), хотя и очень кратковременный, прошел вполне благополучно, и водолаз добыл нам несколько камней, но зато третий спуск привел меня, как начальника экспедиции, несущаго на себе всю ответственность в происходящем, в немалое смущение. Дело происходило в южной части Байкала — близ мыса и пристани Шебертуй. Измерив предварительно глубину и убедившись в том, что она не превышает 12 саж., Иванов спустился в воду, попал под пароход, натянул до последней степени шланг и, что нас всего более испугало, не обнаруживал, в течение некотораго времени, никакого признака жизни: не двигался, не выпускал пузырей и не трогал сигнальной веревки. В мучительном ожидании провели мы около минуты и только затем он всплыл необычайно раздутый и недвижимый на поверхность; мы его подтянули к борту, он стал неуклюже и медленно барахтаться и после значительных усилий поднялся по трапу. Моментально ему был снят шлем, причем обнаружилось мертвенно–бледное лицо с багрово–красными глазами вследствие Haemoragia Sclerae (кровоизлияние в белках глаз). Слабым голосом он нам заявил, что с ним сделался обморок; очевидно, что причиною тому были, как и в первом случае, неопытность и неумение работать клапанами, вызвавшее чрезмерное увеличение воздушнаго давления. Инцидент этот, окончившийся благополучно, мог угрожать если не жизни, то зрению несчастнаго водолаза, если бы кровоизлияние оказалось внутриглазным. Очевидно, после столь неудачнаго спуска я уже не решался более посылать Иванова, а должен был прибегнуть к помощи Антипова, который и работал у меня по вольному найму все время кампании и оказал нам, как уже сказано, неоцененныя заслуги, дающия мне право усиленно рекомендовать натуралистам в экспедициях, подобных нашей, иметь с собою водолаза, присутствие котораго обусловит собою, так сказать, двойной успех предприятия.

Скажу теперь несколько слов об орудиях лова, которыя нами употреблялись, и об их применении. В виду того, что, помимо собирания планктона, нам предстояло обратить особое внимание на глубоководныя изследования, нами были взяты с собою два трала: Петерсена и принца Монакскаго, которые могли быть опускаемы до 1500 метров, а может быть и более, глубины; кроме того, мы пользовались и небольшими драгами, которыми могли быть захватываемы порции доннаго ила с теми организмами, которые в нем встречаются. Относительно этих аппаратов опыт показал, что оба упомянутые трала могли быть применимы для ловли более крупных животных, которыя не проходили бы в петли сети и не вымывались бы течением, а затем представляли еще и тот недостаток, что животныя, попав в трал (безразлично Петерсеновский или принца Монакскаго) вместе с илом и подвергаясь давлению последняго, являлись на поверхность в изуродованном виде; при этом трал Петерсена, представляющий собою глубоководную сеть, тянущуюся по дну и состоящую из мотни и двух крыльев, захватывал гораздо больше, но, не имея металлической основы, совершенно не мог противиться разрушительному действию камней, спекшихся масс глины и других подводных препятствий, трал же принца Монакскаго, благодаря довольно сложной железной рамке, представлял в этом последнем отношении большую устойчивость. В виду этих особенностей мы употребляли трал Петерсена в тех случаях, когда не очень сомневались в особенностях морского дна, т. е. были более или менее уверены в том, что оно илистое; эти условия отвечали обыкновенно средине Байкала, т. е. глубине в 500 саж. и более. Ближе к берегу, при меньших, следовательно, глубинах, мы предпочитали пользоваться тралом принца Монакскаго.

Для того, чтобы получать объекты со значительных глубин, нам пришлось заказать фирме Forge & Chantier в Париже стальной трос значительной толщины, а именно — 8 мм. в диаметре и 23 000 мет. длины, имеющий для большей эластичности пеньковую основу в центре; предпочтение было дано более толстому тросу, хотя, собственно говоря, трос в 6 мм. (или даже в 5¹/₂ мм.) был бы уже достаточным,— в виду возможности наткнуться, на дне Байкала, на значительныя препятствия.

Далее, опыт прежних лет показал, что производство глубоководных изследований немыслимо без определеннаго знания глубин, а потому механику Mars'y в Ницце был заказан лот системы Belloc'a, в котором груз, падая на дно, уменьшает натяжение привязанной к нему проволоки; обстоятельство это, отражаясь на пришедшей в движение стальной пружине, тормозит катушку с проволокою и останавливает действие аппарата. Кроме того, необходимо было прибегнуть к помощи динамометра, который показывал бы натяжение троса, обезпечивающее его сохранность. Означенное натяжение не должно превосходить 3000 кило; этой цифре соответствовал и maximum показания динамометра. Цель такого рода приспособления сводилась к тому, чтобы при значительном, а главное, быстром напряжении динамометра, указывающем на то, что трал задел за какое–либо препятствие, пароход мог соответствующими маневрами устранить сказанное препятствие.

• А. А. Коротнев. Отчет по исследованию озера Байкала летом 1902 года. Задачи экспедиции на Байкал.
• Глава I. Организация работы экспедиции, суда и инструменты.
• Глава II. Предварительные научные результаты экспедиции.
• Глава III. Байкальский планктон.

Источник: Отчет Министерству Земледелия и Государственных Имуществ о деятельности Зоологической Экспедиции на Байкале летом 1902 года.

Ссылки по теме:

• А. А. Коротнев. Отчет по исследованию озера Байкала летом 1900 года.
• А. А. Коротнев. Отчет по исследованию озера Байкала летом 1901 года.