Глава III

Описание северо–восточного побережья Байкала. Средний район

Река Большая

Е. Река Большая. Река Большая изучена меньше, чем она заслуживает, верховье и исток реки остались непосещенными, при этом надо отметить, что ни среди русских промышленников, ни среди местных тунгусов мы не встречали человека, который был бы у истока Большой.

Описание начну с того места, до которого мы дошли летом 1914 г., вынужденные за недостатком провизии повернуть обратно к Байкалу.

Место это находится в середине Баргузинского хребта, верстах в 50, считая по берегу, от устья реки и в 5 верстах выше так наз. «Зарода». Падь здесь сравнительно узкая, по ее склонам довольно низко спускаются заросли кедрового сланца, река имеет ширину не больше 10–15 саж. Все это заставляет думать, что мы были уже в верхнем течении, но, с другой стороны, значительная высота склонов и относительная полноводность реки дают право предполагать, что до истока осталось верст 25–30, может быть, и больше.

Отсюда река течет сначала на запад, через 9 верст поворачивает на юго–запад, а еще через 10 снова начинает постепенно принимать западное направление, которого в общем придерживается до впадения в Байкал, лишь верстах в 10 от него круто уклоняясь к северу, чтобы через 4 версты течь по–прежнему на запад.

В начале того участка реки, который удалось пройти, падь слева ограничена покрытым гарью плоскогорьем, спускающимся к воде стосаженным обрывом. Через 3¹/₂ версты обрыв отступает от реки, так что между его подножием и последней берег, шириною в 400 саж. и версты на 1¹/₂ по течению, представляет из себя более низкое место, сильно заваленное буреломом. По этой низине к Большой подбегает ключ, на берегу которого поставлена юрта. После ключа, все время, пока Большая течет в горах, слева по ее берегу, то подступая мысами к самой реке, то несколько отходя от нее, поднимаются склоны «Зарода» («Зародом» у местных крестьян называется стог или копна; в данном случае это название относится к горе, своей формой действительно напоминающей здешний стог). Горизонтальный разрез через подножие этой горы дает приблизительно эллипс с длиною большой оси, направленной на северо–восток, в 12, а малой — около 4¹/₂ верст. Юго–восточный склон «Зарода» тесно примыкает к общей массе Баргузинского хребта, а северо–западный спускается к Большой. Его вершины имеют довольно мягкие очертания и не носят гольцового характера, растительность же их уже подгольцовая, т.е. кедровый сланец. После Зарода, по всему нижнему течению реки, т.е. на 27 верст, с левой стороны гор левый берег представляет из себя покрытую лесом равнину, местами всхолмленную, местами занятую сырыми низинами. Лишь с более высоких пунктов правого берега можно иногда видеть вдали цепь увалов Инденского мыса.

Правый склон пади, начиная от места, откуда ведется описание и приблизительно до конца Зарода, вообще говоря, высок и крут. Он то подходит «прижимом» вплотную к реке, то на одну–две версты отступает от нее; местами спускается террасами или образует висячие долины; бывает пересечен распадками, словом, имеет весьма прихотливо изрезанный рельеф. На значительной части своего протяжения склон этот является одной из сторон того острого горного клина, который врезался между Большой и ее правым притоком Кермой. Против конца Зарода клин отодвигается от реки версты на 3 и вместе с тем теряет свой гольцовый характер, быстро понижаясь и переходя в невысокое плоскогорье. Впрочем около устья Кермы он опять несколько повышается и близко подходит к Большой. Ниже Кермы по правому берегу на протяжении верст 4–х поднимаются невысокие, пологие склоны выдвинувшегося сюда отрога холмистой гряды, разделяющей бассейны Большой и Езевки. В самом же низу, на последних 14 верстах течения, эта водораздельная гряда удалена от реки иногда на довольно значительное расстояние (до 8 верст), так что вдоль правого берега тянутся ровные, лесистые места, лишь с небольшими повышениями и понижениями рельефа.

По обоим берегам реки, располагаясь большею частью на возвышенных плато, встречаются озера. Длина их обыкновенно около версты, может быть несколько больше или меньше, ширина разнообразная — от 50 до 100 саж., берега топки и болотисты, кроме того берега, который примыкает к склону горы. Близко подойти удалось только к одному озеру, что, между прочим, дало возможность с несомненностью установить в нем значительное количество рыбы. Нам известно 4 таких озера. Вероятно, есть и еще, но, скрытые лесом, они ускользнули от нашего внимания. Одно из озер мы видели на том плоскогории, с которого я начал описание левого склона пади; другое тоже на левом берегу, верст на пять ниже первого, у подножия Зарода; третье — на правом берегу почти против второго, и четвертое, на том же правом берегу, верст на 13 ниже третьего.

Несмотря на то, что падь Большой шире падей других, мною пройденных рек, ход по ней, пока она течет в горах, не может считаться легким. В этом виноват не столько характер рельефа, в общем сравнительно мягкий, сколько обилие ветровала. Правда, удалось с вьючными лошадьми пройти почти до верхнего конца Зарода, но случалось, что мы за целый день продвигались вперед лишь версты на 3 или даже вынуждены были делать дневку, чтобы хоть немного расчистить путь на завтра. Троп сколько–нибудь пригодных для лошади, начиная от Зарода и выше, не встречалось, хотя мы бывали и на том и на другом берегу. Изредка попадались следы летнего пребывания здесь человека, но всегда очень старые, оставшиеся, вероятно, с того времени, когда по реке бродили тунгусы.

Что касается леса на Большой, то ширина пади и сравнительно мягкий рельеф создали для него условия более благоприятные, чем в других реках. Здесь он раскинулся более мощной полосой, занимая все широкое дно пади.

В состав его входят, как и всегда в этих местах, преимущественно хвойные породы. Лиственных пород мало, пожалуй, меньше чем по другим рекам. Хвойные распределяются по пади, не придерживаясь строго обычной схемы, т.е. пихта по дну, кедр по левому, сосна по правому склону, так что разница в насаждениях склонов здесь не так значительна, и по правому берегу, которого мы больше держались при путешествии, кедр играл иногда существенную роль в составе.

Выше Зарода чаще всего встречали редкую пихту в 25 арш. с 5–6 верш, диаметром. Она располагается и у реки, и по склонам, уступая свое место ивам и отчасти березам лишь у самой воды. На склоны высоко пихта не поднимается, вытесняясь довольно низко спускающимся здесь кедровым сланцем. По правому склону лес часто прерывается «елаканами» и полянами с густой травой и к пихте в таких случаях, по опушкам этих полян и «елаканов», нередко примешивается береза, иногда вместе с рябиной и черемухой. Кедр, сосна и ель встречаются и в этих местах, но единично, не являясь в насаждении сколько–нибудь значительной примесью.

Чем дальше вниз по реке, тем лес становится гуще и вместе с тем чаще и чаще начинает попадаться кедр и особенно сосна. Поравнявшись же с Зародом, несколько выше пихтового насаждения, по довольно пологому правому склону можно иногда на 1¹/₂ версты идти почти чистым кедрово–сосновым бором. Полнота такого бора — 0.6; в состав почти в равном количестве входят сосна и кедр в 30–35 арш., 8–10 верш, диаметра, с очень редким подлеском из кедрового сланца, с плотным войлоком зеленого мха в покрове, по которому густо разбросаны черника и брусника.

Возвышенный, довольно ровный правый берег, спускающийся к реке более или менее высокими обрывами, почти все время, пока с левой стороны к реке подходят склоны Зарода, занят хвойным лесом разнообразного состава. Чистых насаждений здесь отмечать не приходилось. По–прежнему больше всего пихты, но ей всегда сопутствуют кедр, сосна и ель. Последней местами даже больше, чем пихты. Что же касается сосны и кедра, то они тоже обычно играют роль примеси, редко беря в составе верх над другими породами. Полнота насаждения — 0,7, редко больше, но случалось отмечать и полное. Типичная высота стволов — 30 арш., но приходилось видеть и такую картину: первый ярус из редких 40 арш. кедров и сосен, а под ним пихта и ель в 25–30 арш. В подлеске вместе с кедровым сланцем бывает жимолость, кусты красной и черной смородины, иногда черемуха и рябина, реже шиповник. В покрове — зеленый мох, «бадан», черника, брусника, местами богульник или папоротник.

Изредка в хвойный лес правого берега вклиниваются небольшими кусками березняки и осинники, как бы выбравшиеся сюда из–под обрыва, по спуску которого они лепятся редким мелколесьем. У воды и по низким песчаным островам, как и всюду в таких случаях, ивы и тополя. Впрочем, если берег у самой воды несколько повышен, точно так же, как и по более высоким островам с достаточно толстым слоем почвы, вместе с этими породами растет и пихта, и ель, и кедр, единичные представители которого достигают высоты 50 арш. и 20 вершков диаметра. Когда случалось подниматься на правый склон пади и почему–либо его не загораживал ниже стоящий лес, чаще всего можно было видеть редкую 30 арш. сосну по редкому же березняку с кустами шиповника, изредка малины и покровом из злаков. Иногда к такой сосне примешивается пихта или даже кедр, иногда она дает более густое насаждение с кедровым сланцем в подлеске. Вообще и здесь, по правому склону, повыше, первое место принадлежит сосне, пока, уже в подгольцовой зоне, не начнутся заросли кедрового сланца.

Хвойный лес по левому берегу реки в этих местах, т.е. по склонам Зарода, носит, по–видимому, такой же характер, как и правобережный, по крайней мере, внизу, по дну пади. Подниматься на Зарод нам не приходилось, в тех же случаях, когда мы бывали у его подножия, ближайший лес мешал видеть насаждение более высоких мест и судить о нем можно было лишь по наблюдениям издали, с правого берега. Все же я решаюсь сказать, что кедра по Зароду больше, чем по правую сторону реки, хотя с другой стороны, нет возможности сомневаться в присутствии там сосны, своеобразный habitus которой и ярко золотистые стволы позволяют легко отличить ее от других пород. После Зарода по левому берегу сначала версты на 4 тянутся пихтачи, подчас довольно густые и с примесью ели. На следующих 8 верстах — сплошная гарь, после которой опять начинается елово–пихтовое насаждение, постепенно по мере приближения к устью, делающееся более редким и хилым, все с большей и большей примесью лиственницы и березы и, наконец, около Байкала, по обширной, местами полуболотистой низине можно видеть чахлый березняк с разбросанными по нем невысокими пихтами и лиственницами и только около Инденского мыса и по его склонам выступают на сцену сосна и кедр.

Правый берег реки, оставаясь все время повышенным между Зародом и устьем Кермы, т.е. приблизительно на 10 верстах пути, почти сплошь занят гарью. Раньше, по–видимому, здесь был почти чистый сосновый бор, с незначительной примесью лиственницы. Остатки былого леса небольшими клочками сохранились кой–где ближе к воде, вокруг небольших болотистых озер и у подножия гор, верстах в 3–х от реки. Ближе к Керме огонь местами захватил только нижнюю часть стволов, что все–таки задержало рост и вызвало обилие ветровала, так что насаждение сейчас сильно изрежено. Там же, где пламя гуляло во всю, на засыпанной углями и головнями или обнаженной выворотами, песчаной почве, между перекрещивающимися, беспорядочно набросанными друг на друга обгорелыми сухими стволами начинает пробиваться мелкий березняк. У самого устья Кермы, по невысокой, скалистой горе, поднимающейся на ее левом берегу, пожар прошел по более старому березняку, засевшему в свою очередь после бывшей здесь когда–то гари.

После Кермы, на подступающих к реке невысоких и пологих склонах, насаждение правого берега становится ближе к воде более густым и разнообразным по составу и более однородным и редким по местам возвышенным. У воды отдельными группами располагаются ели по 30–35 арш.; несколько выше кедр, пихта, сосна (последняя преобладает), в среднем, около 30 арш. высоты дают насаждение местами почти полное, чаще же — 0.7; в качестве подроста — кедр и пихта, в подлеске кедровый сланец, в покрове зеленый мох с брусникой, черникой и «баданом». Иногда в состав такого насаждения входит в значительном количестве лиственница, впервые появившаяся верст за 5 выше Кермы. Еще выше на склонах или почти чистая редкая сосна, или сосна пополам с кедром. В последнем случае лес обычно бывает более густым.

Верстах в 6 ниже Кермы, после того, как склоны увала отошли от реки, а берег продолжает оставаться повышенным, можно отметить начало соснового бора. Он тянется верст на 5 по обеим сторонам идущей здесь тропы до того места, где к Большой близко подступает река Куркавка. Полнота его 0.5–0.6. В составе сначала почти исключительно сосна 25–27 арш. со слабой примесью лиственницы, пихты и кедра. Затем все в большем количестве начинает примешиваться лиственница и постепенно получает такое же значение в составе, как и сосна, а ближе к Куркавке даже преобладает над последней.

Кстати несколько слов о Куркавке. Это небольшая, всего в 8 верст самостоятельная речушка, примостившаяся в долине р. Большой. Начало она берет из обширного, поросшего мелкой березой, болота и течет на юго–запад, по направлению к Большой, а через 3 версты, не доходя верст 2–х до последней, сворачивает на запад и этого направления держится на остальных 5 верстах своего пути, самостоятельно впадая в Байкал, саженях в 400 севернее устья Большой.

Между ее нижним течением и Большой по низким, иногда даже болотистым местам растет невысокий березняк и редкие лиственницы, т.е. обычное насаждение прибайкальской зоны. По правому же берегу Куркавки, пока вдоль него тянутся склоны гряды, за которой течет Езевка, насаждение носит характер негустого (полнота 0,6) бора из сосны, с примесью кедра и лиственницы. Ниже по течению, версты за 3 от Байкала, начинаются типичные прибайкальские березняки с редкой лиственницей и единичными кедрами и соснами. Можно еще упомянуть, что в пойме Куркавки, по обоим ее берегам тянутся «елани», т.е. луга с буйной зарослью злаков и зонтичных, могущие служить великолепным сенокосным местом.

Широкая падь Большой с достаточным количеством россыпей, крутых ущелий с ключами, зарослями кедрового сланца, с темными кедровниками, наличностью мелких грызунов и пр. представляет благоприятные условия для жизни соболя и, если его здесь не так много, то это опять таки объясняется «мягкостью» мест, допускающих сравнительно легкое преследование зверька. Лет 25 назад, по свидетельству старых промышленников, его добывали по реке вблизи Байкала, поднимаясь не выше 8–10 верст от устья. Теперь соболевщикам приходится ходить гораздо дальше, и в настоящее время места обитания соболя можно, по–моему, считать, начиная вверху от Шаманского перевала, до которого мы не дошли верст 10, и до нижнего конца Зарода, т.е. на протяжении 30 верст по обоим берегам.

Выше Шаманского перевала соболь, по–видимому, не держится; по крайней мере, промышленники, попадая в Большую через этот перевал, направляются для охоты в места, лежащие ниже по течению. Впрочем у меня есть прямые указания в пользу этого: один из наиболее предприимчивых промышленников говорил мне, что однажды он, рассчитывая на богатую добычу в местах, где еще никто не охотился, прошел Большую выше Шаманского перевала верст на 20, но нигде не видал ни следов соболя, ни подходящих для его жизни мест. Что же касается течения реки ниже Зарода, то здесь трудно предполагать соболя, как вследствие большой доступности («мягкости») мест, так главным образом, вследствие того, что значительная площадь занята гарью.

Сказать сколько–нибудь точно о количестве соболя по Большой я затрудняюсь, тем более, что никто из нас не ходил по реке зимой, когда по следам возможно сделать весьма близкий к истине учет. По своей «соболистости» Большая стоит, конечно, ниже таких рек, как Шангнанды или Томпуда в северном районе, но все же она постоянно привлекала и будет привлекать промышленников, так как количество здесь соболя на единицу площади едва ли меньше, чем в других описанных мною угодьях. Об этом, кроме указаний промышленников, говорит и то обстоятельство, что при нашем путешествии по реке, не так уже редко попадались остатки кулемок и старые обметовища, хотя мы ходили большею частью у самого берега, где соболь, вообще говоря, держится неохотно, предпочитая склоны пади.

Точно так же не менее густо, чем в других местах, здесь разбросаны промысловые жилища: три юрты поставлены у подножия склонов Зарода, из них — по одной у концов этой горы и третья версты на 3 ниже верхней. Четвертая юрта, как говорят, есть у Шаманского перевала. Верстах в 9 от устья на правом берегу, мы видели старый, полуразрушенный балаган, а в версте ниже тунгусское зимовье. Впрочем нужно сказать, что этот балаган служил промышленникам в те времена, когда соболь еще был в нижнем течении реки и сейчас уже утратил свое прежнее значение, зимовье же было поставлено не со специальной целью промышлять соболя, а просто служило жилищем тунгусу около тех мест, где паслись его олени⁴³⁾.

Немаловажное значение Большой как места добычи соболя косвенно подтверждается высокой арендной платой, выразившейся в 1912 г. суммой в 990 рублей.

В реку, по постановлению тунгусов, допускалось 8 человек промышленников. Заходили они сюда большею частью от Байкала, реже из Баргузинской долины. В последнем случае шли или рекой Курумкан, сворачивая в один из ее левых притоков, поднявшись по которому и перевалив хребет, спускались к верхнему концу Зарода, или по реке Шаманке, из среднего течения которой, перебравшись по ключу через высокий, но сравнительно пологий склон пади, можно попасть в Большую верстах в 15 выше Зарода.

Промысловое значение реки не исчерпывается добычею здесь соболя. Нигде я не видал такого обилия следов изюбря, как здесь, и в этом отношении с Большой может конкурировать только Томпуда. Эти следы встречались почти по всему нашему пути по реке, но особенно много их было по гари ниже Зарода и вокруг одного болотистого озерка на краю той же гари. Его берега настолько были вытоптаны изюбрями, что озерко производило впечатление деревенского пруда, вокруг которого пасется скот.

К услугам промышленников, желающих добыть изюбря, вернее его ценные панты, на Большой есть три солонца. Особенно интересен самый верхний из них на правом берегу, верстах в 12–13 выше Кермы.

В этом месте к реке подходит невысокая (саженей в 6) терраса с крутым спуском. Между спуском и берегом — ровная площадка шириной саженей в 15. По спуску растет редкий папоротник и сбегают изюбринные тропы; площадка заросла травой. Верх террасы занял березняк и осинник с примесью сосны, ели и кедра. Внизу под террасой по бокам площадки группы елей и черемух. От подножия спуска небольшой струйкой выбивается горячий ключ и, пробегая извилистой лентой по площадке и образуя на ней небольшое болотце, падает в реку. Вода ключа сильно пахнет сероводородом, а его температура у места выхода не меньше +70°С. По крайней мере, когда я опустил 60 градусный термометр, столбик ртути почти моментально поднялся выше предельного деления, так что во избежание порчи прибора пришлось быстро выхватить его. Дно ключа и края берега илистые, светло–серого цвета⁴⁴⁾.

Насколько усердно солонец посещается зверями свидетельствуют их многочисленные следы и идущие сюда тропы. С какой жадностью изюбрь и другие копытные набрасываются на почву солонца, видно из того, что корни деревьев под самым лабазом⁴⁵⁾, сооруженным среди одной из групп ели, значительно обнажены от земли.

Второй солонец на том же берегу реки, верстах в четырех ниже описанного. Он представляет из себя небольшое вытянутое в длину болото, заросшее разными осоками. С одной стороны болото огибается высоким песчаным обрывом с соснами, лиственницами и кедрами, а с другой — более низким местом с тополями, елями, кедрами, с большим количеством разных кустарников и ветровала. От речки, до которой саженей 40, солонец отделен зарослями черемухи и мелкой березы и сухим лугом.

Наконец, третий солонец, по–видимому, искусственно сделанный, находится по р. Куркавке, верстах в 5 от Байкала.

Кроме изюбря, в нижнем течении Большой, особенно зимой и осенью держатся северные олени. Есть по реке, конечно, и белка. Из животных, составляющих случайную добычу промышленника, можно указать медведя, лисицу, колонка, горностая, выдру. Последняя далеко заходит вверх по реке и встречается, очевидно, пока есть рыба. Один экземпляр нам удалось убить верстах в 40 от устья, уже против конца Зарода.

Из мелочи, служащей пищей соболю, здесь кроме белки есть заяц, летяга, бурундук, пищуха, различные землеройки, мыши и полевки. Точно так же нередко встречали рябчика, попадались горлицы, с уверенностью можно сказать, что найдутся и глухари.

Ничего не могу сказать относительно тарбагана. Может быть, этот сурок и водится в самом верховье реки, но, как я уже упоминал, ни нам, ни кому–либо из местных тунгусов не случалось быть там.

Совершенно самостоятельный промысловый участок, сдававшийся в аренду отдельно от Большой, составляет ее правый приток река Керма. Приток этот начинается со склона Баргузинского хребта, течет на юго–запад и, делая на своем пути частые изгибы и колена, впадает в Большую в 18 верстах от ее устья, имея столько же верст в длину.

Широкая падь реки с широким же дном ограничена сравнительно невысокими и пологими склонами. Места по Керме, вообще говоря, довольно «мягки»: россыпей, кедрового сланца и ветровала не так много и путь по реке, особенно зимой, не может затруднить бывалого промышленника.

Левый склон пади образован одной из сторон того горного массива, который, отходя от главного хребта, острым клином врезается между Кермой и Большой. Приблизительно до половины течения Кермы гребень этого склона увенчан гольцами, затем склон быстро понижается, а около устья снова делается высоким, хотя уже без гольцов и заканчивается горой, у подножия которой река вливается в Большую.

С правой стороны падь ограничена сначала горной грядой, залегшей между бассейном Большой и Езевки, затем широким и невысоким выростом этой гряды, выдвинувшимся между Кермой и Куркавкой. Гольцы по правому склону исчезают скоро же после начала реки, сменяясь горами с мягкими очертаниями, покрытыми до вершин лесом.

Верстах в 7 выше устья с правого берега начинается широкий со слабым подъемом перевал, идущий между пологими и длинными склонами гор. Этот перевал служит обычным путем промышленникам, направляющимся от устья Большой через Куркавку в Керму. На него же можно без труда попасть и из нижнего течения Езевки.

Лес по Керме сохранился лишь в верхних двух третях реки, нижнее же течение по обоим берегам занято гарью, составляющей одно целое с гарью по Большой, ниже Зарода. Там, где лес остался, он по составу распределяется следующим образом. Внизу, по широкому дну пади мелкие березняки и осинники, часто с примесью ели, пихты и тополя. Между ними нередко попадаются поляны, иногда с топкой болотистой почвой. У самой воды много кустов тальника, местами же берег покрыт густыми зарослями карликовой березы. По довольно пологому левому склону преобладает кедр в 30–35 арш., образуя разнообразное по густоте насаждение, то сильно изреженное, то почти полное. К кедру примешивается, иногда в значительном количестве, такой же высоты сосна. Случается, что в таком бору вторым ярусом поднимается редкая 20–аршинная пихта. В подлеске кое–где разбросанные кусты кедрового сланца. Выше на склоне, на более крутые места, кедр вступает лишь единичными деревьями, зато, правда, достигающими большей мощности, главную же роль играет редкая и невысокая пихта, пока ее не сменят обычные подгольцовые заросли кедрового сланца. Лес правого склона отличается большим количеством сосны и, пожалуй, пихты. Последняя, имея высоту в 20–25 аршин, занимает более низкую часть склона, образуя то изреженное, то полное насаждение, редко почти в чистом виде, обыкновенно же с более или менее значительной примесью сосны, кедра, ели, березы и осины. Выше этой пихты чаще всего в глаза бросается сосна, дающая небольшие клочки почти чистого насаждения разной густоты с обычной высотой стволов, т.е. между 30 и 35 арш. Но и здесь сосна нередко разнообразится примесью пихты, кедра, по западкам же и низинам она совсем вытесняется пихтой с березняком.

Места, где можно встретить соболя, по Керме начинаются от верхнего течения реки и тянутся почти до гари, т.е. в длину занимают около 12 верст. На этом небольшом участке, по словам промышленников, всегда можно рассчитывать добыть зверька. У меня есть сведения, что в промысловый сезон 1911–12 года артель из 4–х человек вынесла отсюда 5 шкурок; в 1910–11 году артель в 3 человека добыла 3 шкурки. Зимой 1915 г. в этой реке долго промышлял А.Д. Батурин, поймавший здесь, между прочим, одну из самок теперешнего соболиного питомника на Байкале. По его словам, в то время по Керме жило 8 соболей, что по–местному, принимая во внимание незначительную площадь и редкость зверя, можно считать довольно плотным заселением.

Тунгусам река в 1912 году дала 630 руб. арендной платы. Допускали они сюда 3–4 охотников. Это число, по–моему, можно признать нормальным: 4 человека не смогут произвести в реке опустошения и, вместе с тем, достаточно используют наличное число соболей.

Во время промысла соболевщики ютились здесь в 2–х юртах. Одна из них — на правом берегу верстах в 6 от устья, как раз под перевалом, которым промышленники попадают сюда от истоков Куркавки и нижнего течения Езевки, вторая — на левом берегу, верст на 8 выше.

Относительно других промысловых животных можно сказать, что они те же, что и по Большой. Нужно лишь оговориться, что изюбря здесь меньше, выдра, вероятно, совсем не встречается и несомненно отсутствие тарбагана.

Источник: Верхнеудинск–Ленинград, Издание Госплана БМАССР, 1926 г.