С берегов Байкала
Култукское сельское общество, доходы, казенные сборы
Култукское сельское общество состоит из двух селений: Култука и Тибильти,— в 36 верстах по тункинскому тракту. Эти селения составляют и один церковный приход; в Тибильте хоть и есть церковь, но она приписная. В обоих селениях всего 127 платящих душ. Податей и других сборов, поступающих в казначейство, упадает на них 643 руб., мирских сборов, кроме единовременных, 830 руб. в год. Всего в нынешнем году, с единовременными расходами, придется уплатить до двух тысяч. В числе постоянных мирских расходов самое крупное место занимает расход на обывательскую гоньбу, которая прежде относилась на счет земскаго сбора, а ныне обращена в натуральную повинность обывателей, которые предпочитают выполнить ее общественным наймом. К мирским расходам принадлежат: руга, которая, вместо хлеба, выплачивается деньгами, содержание церкви, содержание сельскаго управления и тому п. Довольно тяжелы единовременные расходы. В прошлом году были выстроены хлебный магазин и дома для причта. В настоящее время строится церковная ограда, службы при доме священника и дом для сельскаго управления; лес на общественныя постройки доставляется натурой; самая постройка, со всем нужным для нея материалом — кроме леса — а для сборной избы — и с мебелью, отдается на подряд. Постройка сборной подряжена на 300 руб.; дом священника строился за 750 руб.; но подрядчик, мой хозяин, говорит, что при этой постройке он «наказался» и прибавил своих рублей триста. Большая значительность расходов на содержание церкви, а может быть и другия причины, заставили тибильтинских жителей хлопотать об отделении их по этим расходам от Култука, так как у них есть своя церковь. Култучане очень недовольны этим: они утверждают, что такое отделение было бы столько же невыгодно для тибильтинцев, как и для них, потому что увеличило бы расходы обоих селений. Думаю, что оно будет и безполезно тогда, когда все постройки для церкви и причта будут окончены.
Казенные сборы раскладываются на угодья, а мирские — на платежныя души. Писарь подробно объяснял мне, почему здесь введены две разныя системы обложения; но я, признаюсь, ничего не понял из его объяснения, и думаю, что тут скрывается какая–нибудь домашняя тайна. Я объясняю ее таким образом: култучане спокон веку раскладывали сборы по платежным душам и не встречали в этом никаких неудобств. Вдруг, с какой–нибудь влиятельной стороны к ним приходит «внушение»: вы, дескать, ребята, делаете неладно; такая раскладка несправедлива; лучше раскладывать по промыслам и угодьям. Что тут делать? И «внушения» надо послушать, и со старым порядком разстаться неохота; а может быть в нем была и какая–нибудь практическая выгода домашняго свойства, они и пустились на хитрость: казовые сборы, казенные, разложили по угодьям, а домашние, мирские, до которых никому нет дела, оставили по старому. Оттого и объяснения этой разности у них непонятны. Я не выдаю своего объяснения за верное, но оно все–таки правдоподобно.
Правдоподобность его подтверждается и теми предметами, которые подвергаются обложению. Сначала казенные сборы раскладывались на пашни, покосы, усадьбу, утуги и «чертежи»1), теперь они раскладываются только на три последние вида угодий. В нынешнем году 1 дес. усадьбы обложена 44 коп., 1 дес. утуга 2 руб. 54 коп., чертежей 50 коп.; когда облагались покосы, то с них бралось по 70–ти коп. с десятины. В мирской избе есть список угодий, с точным указанием следующаго с каждаго угодья сбора. Очевидно, что сборами обложены все такие предметы, которые или вовсе не дают дохода, или дают его очень мало. Какой доход, например, может приносить усадьба, в которой живет сам крестьянин, с ея жалким огородом, продуктов котораго недостаточно даже для собственнаго продовольствия хозяев? Такая система обложения далека от идеала справедливости. Подобные сборы — не подоходный налог, а налог на предметы потребления: нельзя жить без усадьбы, так же как нельзя оставлять лошадь без сена и т.д. Ведь это здесь не недвижимая собственность, как в городах, а просто — место, на котором человек живет. А денег с усадьбы или с съеденнаго сена много не добудешь. Потому–то, может быть, култучане и придумали особенный способ покрывать свои платежи: они завели общественный кабак. Я писал уже о нем кое–что в предыдущий раз. В последние годы кабак давал до 1000 руб. чистаго дохода; ныне ожидается менее, потому что оканчивается постройка мостов, куда требовалось много вина для рабочих. Теперь, до июня, продано всего только 100 ведер. Кабак помогает так много, что подати можно взыскивать без принуждения. «Ждем, говорит писарь, до осени; а там и пойдут платить понемногу: то рубль, то два; постепенно все и уплатят».
1) Утугами называются здесь покосныя места, разведенныя жителями ранее около селения, а чертежами — места, которыя они вновь захватывают, «очерчивают», для пашни. По словам моего хозяина, которыя я не успел проверить у писаря, прежде можно было захватить земли сколько угодно, а в настоящее время не позволяется захватывать участки более 35 саж. длины и 25 саж. ширины.
Главным подспорьем как для уплаты налогов, так и вообще для существования, служат здесь не угодья, которыя в сущности, в этом отношении ничего не стоят, а разные промыслы. Но об обложении их каким–нибудь сбором нет и помину.
Но здешнюю торговлю никак уж нельзя назвать занятием, дающим средства местному населению. Здесь всего только одна лавочка, да и ту содержит не местный житель, а иркутский мещанин — впрочем, по гильдейскому свидетельству. Раньше он же содержал и кабак, пока общество не взяло его на себя. Чтобы судить о ценах в этой лавочке, достаточно сказать, что орехи, которые привозят в Иркутск из Култука же и в городских лавочках продаются по 5 коп., здесь продаются по 6 коп. фунт. Даже в Тибильтях, хотя они и дальше от города, товары продаются дешевле здешняго, да и выбор их разнообразнее. И тем не менее, здешний лавочник жалуется на плохую торговлю. Слишком много развелось лавочек; даже в Утулике, при 8 дворах, есть лавочка. Но здесь нет соперничества евреев; раньше был один, содержал лавочку, но и того выжили. Были евреи в Тунке, но их выжили и оттуда. На этот раз наши торговцы, видно, оказались ловчее евреев.
Главным промыслом следует считать здесь ореховый. На него отправляются целыми семьями или хозяйствами. На месте промысла устраиваются балаганы, в которых живут по две и по три семьи вместе. Для добычи орехов делается колотушка, в аршин или в три четверти длиною и в шесть вершков на каждом конце в отрубе; посредине ея делается выемка для рук. Один человек бьет изо всех сил колотушкой по дереву;2) шишки от сильнаго сотрясения падают на землю; один или два, а иногда и три человека идут за первым и подбирают шишки; при большом урожае едва успевают подбирать. Затем орехи отделяются от шишек вальком, на особой терке: это нетрудная работа, которую даже дети могут выполнить. После этого орехи просеивают на решете, чтобы очистить их от остальной шелухи (по другому разсказу, их для этого «провевают» уже по привозе в деревню). В таком виде их привозят в деревню. Здесь их сушат на печи — редко на солнце. При сушке нужно наблюдать, чтобы она была равномерна, и потому, время от времени, переворачивать орехи; иначе они могут пересохнуть, и даже пригореть и приобрести горьковатый вкус. Иногда обращаются в продажу и несушеные орехи; но они, при долгом лежании в куче, сгораются и портятся. Промысел начинается с половины августа и продолжается иногда до сентября. В хороший год добывается по 25–30–ти пудов на платящую душу. Случается, что одно семейство добывает» пудов 200; но урожай орехов бывает не всегда.
2) Мне рассказывали что–то вроде того, что человек упирается плечом или грудью в один конец колотушки и затем изо всех сил напирает всем телом другим концом колотушки на дерево; но этот рассказ был мало понятен для меня и едва ли он справедлив.
Источник: «Восточное обозрение» № 27, 4 июля 1893 г.
