Путешествие вокруг озера Байкал
И здесь скончается описание круг Байкалскаго моря от усть Ангары и опять до усть Ангары.
Прости, Байкал...
На середине Ангары, у Шаман–камня, я развернул байдарку против течения, к Байкалу, чтобы попрощаться с озером, подарившим нам незабываемое путешествие. Трудно передать словами, что я испытал в этот момент, но мне показалось, что я вижу весь Байкал и понимаю, почему в старину к нему относились как к живому существу. Были времена, когда человек и великое озеро жили душа в душу и прекрасно понимали друг друга. Байкал давал человеку все, что ему было нужно для жизни. Человек платил озеру уважением. Байкал ведь действительно живой, он нас слышит и чувствует, но перестал понимать. Он не понимает, почему за щедрость и красоту люди стали расплачиваться черной неблагодарностью, почему говорят одно, а делают другое, почему каждый выезд на природу, как налет на вражеский лагерь, не понимает, с чего мы вдруг решили, что плевать в колодец — это хорошо.
«Байкал лежал не там, где что–то подобное могло бы находиться...», написал когда–то Валентин Распутин. И тысячу раз оказался прав, хотя и имел в виду что–то свое. Байкал действительно расположился очень неудачно. Потому что вокруг оказались мы. Для начала мы научили аборигенов пить водку и не бояться духов Байкала. Потом мы извели в озере рыбу. Извели диким варварским способом — мы ловили ее, когда она, повинуясь древним инстинктам, шла в реки на нерест. Достаточно было перегородить реку или протоку Селенги сетью, чтобы рыба сама набилась в нее. Таким немудреным способом был истреблен практически весь осетр и на несколько порядков уменьшена численность омуля.
Потом ценой неимоверных затрат, усилий и жертв была построена железная дорога по берегу Байкала. Но тут царское правительство хотя бы старалось, когда строило. Дорога не улучшила окружающий пейзаж, но более или менее удачно вписалась в него.
Крепко повредив голову в начале прошлого века, наперевес с лозунгом «Человек — царь природы», мы объявили войну всему, что сделано не нашими кривыми руками. Нас оскорбляло, что Байкал не принимает участия в движении к светлому будущему, угрюмо темнеющему на горизонте. Мы унизали Ангару гидростанциями, повысили уровень Байкала, превратив его в водохранилище с зарегулированным стоком, заодно затопив 600 км2 прибрежной территории, и едва не взорвали исток Ангары, чтобы одним махом, добыв невиданное количество электричества, проскочить в светлое будущее. Добились многого — берега озера начали разрушаться, песчаные косы исчезать, соры, основные питомники рыбьей молоди, погибать, рыбы стало еще меньше.
Однако, несмотря на приложенные усилия, Байкал продолжал существовать. И мы решили нанести массированный удар: построили Байкальский ЦБК, следом — Селенгинский ЦКК, превратили Селенгу в сточную канаву, принялись рубить лес в верховьях рек, впадающих в Байкал, и сплавлять по ним бревна, а по Байкалу начали транспортировать лес плотами, к северному концу озера подвели БАМ и построили на берегу Северобайкальск. На юге отрава хлынула в чистейшие воды. Мощно распространилось зловоние. На севере затарахтели поезда, в озеро потекли нефтепродукты, фенолы, полились кислотные дожди. Реки начали умирать, рыба перестала заходить в них на нерест. Омуль практически исчез, и был введен запрет на его добычу. Нерпа по таинственной причине начала погибать в массовых количествах. Успех был ошеломляющий.
Позднее, когда загадочная русская душа разверзлась во всю ширь, так что стало невозможно разобрать, чего в стране больше, злобы или тупости, появилась цель, которая оправдывала любые средства — бывший советский народ взалкал. Свечной заводик уже никого не устраивал, хотелось большего. Байкал от этого праздника жизни получил турбазы, безо всяких разрешений заполонившие берега, едва не проложенную по берегу трубу нефтепровода, пока не проложенную трубу газопровода поперек озера, не прекращающиеся попытки начать разработку месторождений, представляющих опасность для экосистемы Байкала. Тихие бухты и заливы Байкала наполнились вонью и ревом гидроциклов и моторных лодок. По бездорожью, круша реликтовые степи, потянулись глубокие колеи от мощных авто. Стада вандалов с рюкзаками на спинах или в багажниках автомобилей устремились оставлять свой след в природе. Памятниками им на берегах выросли огромные помойки, скалы украсились кретинописью. Процесс уничтожения байкальской природы стал принимать необратимые формы.
Нельзя сказать, что народ был един в этой нелегкой борьбе с озером. Находились граждане, не проникшиеся единым порывом, которым все это не нравилось. Они писали статьи в газеты, что–то доказывали в научных журналах, выходили на митинги, демонстрации, рисовали плакаты, чего–то требовали, кому–то писали письма, обращения и резолюции, в общем, плясали под чужую дудку, кормились с вражеской ладони и не давали стране нормально развиваться. В ответ им недвусмысленно крутили пальцем у виска, дразнили «зелеными», а то и вовсе «иностранными агентами», обвиняли в измене родине и компьютерном пиратстве. Несмотря на это, им иногда удавалось заставить власти считаться со своим мнением. Но в условиях, когда родное государство стремится утилизировать природные ресурсы в интересах особо приближенных лиц, попирая и правя под себя законы, шансов, что удастся сохранить Байкал хотя бы таким, какой он сейчас, становится все меньше и меньше.
Десятилетиями платит человек Байкалу злом за добро, и зла со временем становится больше. Как и миллионы лет назад стоят на байкальских берегах горы, все так же белеет снег на их вершинах, шумит ветер на таежных склонах, и бегут, бегут к берегу байкальские волны. Но полон печали их бег...
Мы перешли на левый берег Ангары. Все. Круг замкнулся. Через два дня, 28 августа, на 66–й день мы благополучно достигли Иркутска.
Когда руки мои не смогут держать весло, со мной останутся воспоминания. Когда уходит все, остаются они, яркие и беспощадно далекие. И останется со мной навсегда ощущение чего–то очень большого и необыкновенного, к чему когда–то посчастливилось прикоснуться и чего уже никогда не вернуть...
