Байкал и его судоходство

Казенное судоходство. Вторая половина XVIII века

3 марта 1754 г., по указу Адмиралтейств–Коллегии, были назначены в секретную экспедицию или секретную коммисию, как называлась она в официальной переписке — штурмана: Татаринов и Карпов для геодезических работ; ластовых судов подмастерье Попов, 6 плотников и 2 конопатчика, для постройки судов в Нерчинске.

Соймонов проследовал через Иркутск и Байкал с адмиралтейскими служителями в июне 1754 г. В Иркутске он открыл навигацскую школу, которую и передал присланному из Петербурга учителю Бритову. По прибытии же в Нерчинск, Соймонов открыл там другую навигацкую школу. Школы эти были учреждены, по предложению Мятлева, и по Сенатскому указу 22 июля 1753 г., в тех видах, чтобы избежать дорогой и трудной высылки в Сибирь геодезистов и штурманов, в которых потребность там с каждым годом увеличивалась.

Лучшее место для устройства адмиралтейства по выбору Соймонова оказалось при устье реки Нерчи, около стараго города Нерчинска, где и были заложены грузовыя суда. Сам же Соймонов с штурманами и геодезистами приступил к изследованию рек: Ингоды, Селенги и Хилка, в видах устройства сообщения по этим рекам между Байкалом и Амуром. Соймонов предполагал устроить такия суда на Байкале, которыя могли бы ходить по реке Селенге, до впадения в нее реки Хилка. По мелководию этой последней реки, полагал иметь здесь другия суда, меньших размеров. От Хилка же на Ингоду было изыскано четыре пути: первый и ближайший вверх по речке Хилкочек или Блудной; потом по впадающей в нее речке; затем через Яблонный хребет, до большаго озера Торея и от него по реке Танге в Ингоду. Но на этом пути переправа через хребет возможна была только зимою и весною, пока болота не начинали таять.

Другой путь начинался от Горихинскаго зимовья на реке Хилке, 40 верст выше устья реки Хилкочека, и шел по реке Горихе, впадающей в Хилок с левой стороны; потом через хребет, по реке Гориходан и мимо озера Тором в село Доронинское на Ингоде. Путь этот, длиною от Хилки до Ингоды 74 версты, возможен только для верховой езды.

Третий путь шел вверх по речке Кукае, впадающей в Хилок с левой стороны, до Яблоннаго хребта; потом по переезде через хребет по речке Кука, выходящей из гор и впадающей в Ингоду. По этому пути разстояние между Ингодою и Хилком считали 39 верст.

Наконец, четвертый и самый удобный, по словам Соймонова, путь — вверх по речке Улетую, впадающей также в Хилок и потом по речке того же имени, выходящей из Яблонскаго хребта, по другую его сторону и впадающей в Ингоду. Путь этот, до деревни Улетая на Ингоде, простирался на 50 верст и хотя пролегал по болотистой местности, но старанием Соймонова был доведен до такого состояния, что в 1759 г. рота солдат, прибывшая на судах к этому перевалу, со всем своим обозом, амунициею и запасом провианта на полгода, прошла этим путем в Ингоду, везя весь этот груз на телегах. В последующие за тем годы этим путем доставлялся в Даурию провиант и из Нерчинских заводов свинец.

Государственная же дорога к Ингоде и в то время шла по тому же направлению, как и теперь, т.е. через Верхнеудинск.

На Хилке Соймонов устроил также адмиралтейство. По изследованиям его, река эта оказалась судоходною до урочища Хандунгур или иначе до Москвина зимовья.

На основании тех же распоряжений сената, 26 мая 1754 г. прибыли из Петербурга в Иркутск три учителя и два ученика японской школы, которые были помещены вместе с учениками навигацкой школы. Спустя несколько лет, состав японской школы был значительно увеличен¹⁾.

Чтобы как можно более удешевить продовольствие жителей наших приморских владений на Восточном океане, Мятлев, 31 ноября 1754 г. послал из Тобольска предписание Вульфу, чтобы он озаботился подробным осмотром удобных к хлебопашеству мест в Нерчинском округе и заселил эти места ссыльными. Но как в распоряжении Вульфа не было лиц, на которых можно бы было возложить это поручение, то Мятлев поручил Соймонову по окончании описи рек принять на себя и этот труд. При этом Мятлев писал Соймонову, чтобы хлебопашество было заведено по возможности в больших размерах и в этих видах предоставил ему, на выбранных для того местах, поселить, кроме ссыльных, до 1500 человек казаков. В то же время Мятлев просил Вульфа доставить ему подробныя сведения о запасах артиллерии и провианта в Иркутской губернии, на случай неприязненных действий со стороны китайцев.

Между тем китайское правительство оставило представление иностранной коллегии без всякаго ответа. По этому поводу Соймонов писал Мятлеву, что он сомневается в том, чтобы китайское правительство согласилось на нашу просьбу: а если это и случится, то разве после долгих переговоров, и потому предлагал, до получения из Пекина ответа — спуститься по Амуру на простых лодках, сделать опись и промер, собрать сведения о степени его населенности, почве, растительности и т.д., «ибо, писал он, такия предварительныя сведения будут весьма полезны в дальнейших наших действиях на Амуре».

Мятлев, 31 декабря 1754 г., представил рапорт Соймонова в сенат, присовокупив при том, что по его мнению не следует отправлять эту экспедицию на лодках, как предполагает Соймонов, потому что китайцы не пропустят, да и людям нашим некуда спрятаться от дневнаго жара и ночнаго холода, а необходимо построить три палубные бота и при них по две или по три лодки, тем более, что те же боты были бы удобны до реки Уды и даже до самаго Охотскаго порта.

В этом же рапорте Мятлев просил сенат об утверждении Соймонова в звании экипажмейстера, согласно с прежним его ходатайством, так как у него под командою два лейтенанта: Ртищев и Коростовцев. Сенат, по сношению с Адмиралтейств–Коллегиею, утвердил Соймонова в звании экипажмейстера; но об амурской экспедиции, июля 3 дня 1755 г., отозвался как о деле совершенно невозможном до получения ответа из Пекина, предписав притом прекратить даже все к этому приготовления, если они предпринимались.

Месяц спустя, и именно в январе 1755 г., Мятлев писал в Петербург графу Петру Ивановичу Шувалову, что по его мнению, «в случае несогласия китайского правительства на свободное плавание по Амуру, следует употребить против него угрозу: построить на Ингоде 6 военных двадцати–пушечных судов, вооружив их всею амунициею и потребным числом артиллерийских служителей с полным комплектом матросов и солдат, а в том месте, где учреждена верфь, расположить 4 батальона солдат. И при таком учреждении, за помощию Божиею можно уповательно нашим судам безопасно плавать по Амуру».

Предположения эти Мятлев сообщил по секрету вице–губернатору Вульфу 11 января 1755 г., на что Вульф 9 февраля отвечал ему, что по его мнению, с китайцами нельзя иначе действовать, как страхом и силою, и что он полагает, для обезпечения плавания по Амуру, учредить, кроме того, на протяжении этой реки, по крайней мере в трех местах крепости.

В то же время, селенгинский комендант Якобий доносил Мятлеву, что от директора русскаго каравана Владыкина, прибывшаго недавно из Китая он узнал, что земля по Амуру весьма плодородна и что по реке этой есть китайские города, а при устье небольшая флотилия. В рапорте же своем сенату, 21 февраля 1756 г. он писал, что, по его мнению, не должно делать с нашей стороны никаких сношений с китайским правительством относительно свободнаго плавания по Амуру; но прежде всего на границах соленгинской и нерчинской следует заготовить запасы провианта и потом выслать за Байкал из Европейской России до 30 тысяч войска, с новым вооружением и артиллериею. Когда же приготовления будут окончены, тогда только обратиться в трибунал и уже не с просьбою, а с требованием о свободном плавании по Амуру. Если же и при этих мерах получится из Пекина отказ, то построить на берегах Амура редуты и крепости и за тем нельзя уже сомневаться в успехе переговоров. Для охранения же нашей границы учредить крепости от Амура к полуденной стороне и по селенгинской границе в кочевье Мунгал. «Конечно, писал Якобий, все это будет стоить огромных издержек, но зато оне скоро возвратятся дешевизною доставки провианта в Охотск и Камчатку и вместе с тем мера эта служила бы к славе России».

Рапорт Вульфа был препровожден также в Петербург, но там, при упорном молчании китайскаго правительства на сделанное предложение иностранной коллегии, стали смотреть на амурское дело весьма холодно, тем более, что правительство наше опасалось в то время раздражать пекинский двор своими требованиями, чтобы не повредить тем кяхтинской пограничной торговле. Между тем секретная экспедиция находилась в бездействии, так что Мятлев, находя безполезным держать Соймонова за Байкалом без всякаго дела, вызвал его в Тобольск, предписав при том сдать экспедицию капитану якутскаго полка Бегунову. Но и Бегунов вскоре получил другое назначение и в 1764 г. экспедиция поступила в ведение учителя нерчинской навигацкой школы Бритова.

Наконец, по указу сената 8 марта 1764 г. и по предписанию сибирскаго губернатора Чичерина, иркутский губернатор Фрауендорф перевел всех чинов экспедиции и нерчинскую навигацкую школу в Иркутск, за дороговизною в Нерчинском крае продовольственных припасов. А вслед за тем, и именно 17 июня 1765 г. последовало Высочайшее повеление²⁾, чтобы: «учрежденную тобольскую секретную коммисию, во избежание излишних издерживаемых на нее особых расходов, уничтожить, а находящихся в оной служителей распределить тобольскому губернатору по своему усмотрению».

Таким образом предположения Мятлева об открытии плавания по Амуру не осуществились и все труды Соймонова остались безполезными. С упразднением экспедиции, уничтожены были и адмиралтейства в Нерчинске и на Хилке и построенныя Соймоновым в Нерчинске суда частию сгнили на берегу и частию были переданы в частныя руки. Осталась только в Иркутске навигацкая школа, с особым при ней отделением для обучения японскому языку, которая существовала после того еще более полувека³⁾.

При заботах своих об улучшении сообщения между Иркутском и прибрежьем Охотскаго моря, Мятлев не мог не обратить внимания и на байкальское судоходство. По поводу его представления 29 июня 1754 г. состоялся сенатский указ, чтобы для содержания транспортов на Байкале, а также заготовления разных припасов и материалов для Охотскаго порта была назначена в Иркутске особая адмиралтейская команда, с подчинением ея губернскому начальству. Заведующим же морскою частию в Иркутске был назначен Мятлевым секретной коммисии штурман Татаринов, в ведение котораго поступила и иркутская навигацкая школа.

По проезде Соймонова за Байкал, старый байкальский бот, по распоряжению его, был исправлен, а в 1758 г. штурман Татаринов донес иркутскому начальству, что бот этот до того ветх, что на нем опасно плавать по Байкалу⁴⁾. На этом основании сибирский приказ 8 апреля 1758 г. предписал иркутской канцелярии: «дабы через Байкал озеро, в перевозке казенной и партикулярной клади разного звания людей, экипажей, ссыльных арестантов и сплаву казеннаго провианта не было остановки, сделать наймом и покупкою два способныя к тому и прочныя судна, на которыя употребить на первый раз деньги из неокладных доходов».

При этом предписал за перевозку пассажиров брать по 30 к. с человека, а с клади по 5 к. с пуда, согласно с положением Адмиралтейств–Коллегии 1740 г. Но 22 февраля 1766 г. сенатским указом была назначена плата за перевозку через Байкал клади с 1 мая по 1 июля по 3³/₄ к., с 1 июля по 15 сентября по 6 к., а с 15 сентября по 1 декабря по 8 к. с пуда; с пассажиров по 25 к., а с детей половину. С служащих же, едущих по казенной надобности, брать прогоны за 94¹/₄ версты, по числу лошадей в подорожной назначенных. Кто из пассажиров перевозит лошадей, то за перевозку их брать по рублю с каждой.

Иркутская канцелярия вызвала на торги судостроителей, но охотников на постройку судов не нашлось и потому иркутский вице–губернатор вошел в сибирский приказ с представлением о дозволении ему произвести постройку двух досчанников⁵⁾ селенгинскими караванными казаками. Сибирский приказ согласился и 29 сентября 1760 г. предписал иркутской канцелярии построить суда эти казенным коштом по указаниям Соймонова, который в это время был уже тайным советником и сибирским губернатором.

Последний же от 28 октября 1760 г. сообщил Вульфу, что по его мнению суда эти должны быть длиною не более 50 фут, шириною 12 фут и вышиною по пропорции, с деком и люками и вооружены ботами. Кроме того, 30 апреля 1760 г., Соймонов предписал вице–губернатору Вульфу озаботиться постройкою маяка на южном (Посольском) берегу Байкала.

В указе этом Соймонов между прочим писал, что в 1759 г. на Байкале погибло много досчанников, принадлежащих частным судохозяевам, и что главнейшая причина этому была неимение на южном берегу Байкала маяка. И потому предлагал поспешить устройством маяка около того места, где обыкновенно останавливаются на якоре суда, т.е. по западную сторону Посольскаго монастыря в заливе Прорве.

В приложенном же при указе описании предполагаемаго к постройке маяка, было сказано, что его следует построить из бревен, в виде конуса, вышиною в 3–4 сажени, с мостом наверху, на котором, на земляной насыпи, жечь дрова. Если же, по каким–либо причинам, устройство такого маяка окажется неудобным, то поставить 4 столба, связать их крестом и на этих столбах устроить очаг. По постройке же маяка, предлагалось содержать его в исправности и при южных ветрах, когда досчанники не могут пускаться в плавание с севернаго берега, дрова понапрасну не жечь. Распоряжение это 29 сентября 1760 г. подтвердил и сибирский приказ, предписав притом расходы на постройку и содержание маяка отнесть на счет неокладных сборов.

Маяк был выстроен в 1761 г. На постройку его употреблено: 70 лесин и уплачено рабочим 8 р. 52 к., да заготовлено на первый раз дров 6 сажень. Но к постройке судов не могли приступить, потому что селенгинские казаки оказались несведущими в судостроении, а специалиста, которому можно бы было поручить это дело, в Иркутске не оказалось. По этому поводу возникла новая переписка.

Сенат, в ожидании ответа от пекинскаго двора относительно плавания по Амуру, медлил решительным ответом и только 2 июня 1763 года последовал Высочайший указ о немедленной постройке двух казенных судов для перевоза через Байкал пассажиров, и маяка около Прорвы⁶⁾. На основании этого указа приступили к заготовлению необходимых для этих работ материалов; но к самой постройке все–таки не приступали, по неимению строителя. Наконец, когда правительство наше, убедясь в безполезности своих переговоров с пекинским двором, решилось проект Мятлева оставить без всяких дальнейших последствий, 8–го марта 1764 года, состоялся сенатский указ, чтобы всех морских чинов, находившихся в секретной экспедиции, употребить на постройку на Байкале двух судов и перевозку на них казенных и частных грузов. Мастеровых же предписывалось оставить в Иркутске для починки этих судов и приготовления разных припасов для Охотскаго порта, в особенности же прядильных и кузнечных вещей. Но чтобы на будущее время не было недостатка в мастерах, предписывалось обучить этим мастерством четырех учеников иркутской навигацкой школы. В случае же недостатка в мастеровых при постройке судов, нарядить потребное число казаков, знающих плотничное мастерство.

В 1764 году, как замечено было выше, все чины секретной экспедиции собрались в Иркутске. Судостроение было поручено подмастерью Попову, с назначением ему жалованья по 120 руб. в год, на счет стоимости судов. В обучение же к нему были назначены воспитанники иркутской навигацкой школы: сын Попова Иосиф, Денин, Шайдуров, Бронников и Позняков. Кроме того, был определен к строению судов ластовый ученик Лапин, с жалованием по 36 руб. в год и с солдатским пайком провианта, на счет Охотскаго порта.

Но вскоре Попов был снова отправлен за Байкал на реку Хилок, для окончания начатых там построек судов, для доставления на них казенных грузов по Хилку в нерчинские заводы и обратно и потому постройка байкальских судов была поручена из присыльных корабельному подмастерью Острецову, которому положено производить по 10 коп. в день кормовых денег.

Острецов в 1764 году заложил в Иркутске, на реке Ангаре, два бота длиною по 50 фут: один «Борис и Глеб», 27 июля и другой «Св. Козьмы Святоградца», 7 сентября. Окончил же постройку их возвратившийся из–за Байкала подмастерье Попов. Первое судно было спущено на воду 24 июля, а другое 12 октября 1765 года. Бот «Борис и Глеб» обошелся казне в 1133 р. 31⁵/₈ к., а «Св. Козьма» в 1284 р. 11³/₄ к. В 1765 году, по недостатку штурманов, Татаринов сам ходил за командира на боте «Борис и Глеб», а другим судном командовал штурманский ученик. Ветхий же бот, построенный в 1738 г., был сожжен в 1764 г. для железа.

Штурман Татаринов, по отзывам об нем Мятлева и Соймонова, был человек деятельный и хорошо знавший морское дело. Он не щадил своих трудов на устройство иркутскаго адмиралтейства. Под личным его наблюдением, при содействии иркутскаго губернатора Фрауендорфа, было очищено ссыльно–каторжными место для необходимых адмиралтейских строений, построены самыя здания, которыя были обведены красивою оградою, около адмиралтейства расположил удобныя казармы для рабочих — словом, сделал все, что позволяли ему средства. По его же ходатайству был утвержден штат адмиралтейства, состоящий из управляющаго, 2 мастеров и 2 подмастерьев, квартирмейстера, одного матроса, 3 кузнецов, 4 прядильщиков, 3 купоров, 2 токарей, столяра, 4 плотников, конопатчика и потребнаго числа мастеровых из казаков.

Содержание служащим при адмиралтействе производилось на счет сумм секретной экспедиции. Но с прекращением действий этой экспедиции, почти в течение целаго года им не выдавали жалованья, по неимении в виду сумм, на которые бы можно было отнести этот расход. Татаринов настойчиво требовал деньги от иркутской провинциальной канцелярии, в ведении которой находилось адмиралтейство. Наконец, канцелярия донесла об этом сенату, который 12 февраля 1768 года предписал иркутскому губернатору Брилю, донести ему: «предстоит ли надобность в иркутской навигацкой школе и мастеровых, оставшихся от экспедиции, и если они нужны, то сколько и где их следует иметь и для каких надобностей?» Бриль представил по этому поводу проекты штатов: навигацкой школы и адмиралтейских служителей. В школе предполагал он иметь 26 учеников, а адмиралтейских служителей по 4 человека для каждаго мастерства.

Сенат, получив это донесение и усмотрев из предложеннаго при нем отчета о приходе и расходе денежных сумм по содержанию байкальских судов и адмиралтейства, что ежегодный на этот предмет расход простирается до 2100 р., тогда как за перевозку частной клади и пассажиров выручено в 1765 г. 61 р. 19 к.; в 1766 г. 18 р. 98 к. и в 1767 г. 34 р. 70 к.⁷⁾, 2 июля 1768 г. указом своим предписал казенные байкальския суда продать частным лицам, которыя захотят принять перевозку на себя по стоимости их казне, с разсрочкою уплаты денег на несколько лет. Но на покупку судов не нашлось охотников, во–первых, потому, что суда эти имели такое вооружение, с которым вовсе не были знакомы байкальские судохозяева, а во–вторых, что самое главное, все покупщики находили стоимость их слишком высокою. При таких условиях перевозка казенных грузов и пассажиров через Байкал осталась по–прежнему на попечении казны.

В том же 1768 г., следовавший чрез Байкал в Кяхту по пограничным делам, полковник Кропотов, в мае месяце сообщил Иркутскому губернатору: «что на казенном перевозном судне он заметил ужасный безпорядок как в управлении судном, так и в содержании его. Командир судна, ученик Иркутской Навицкой школы, человек вовсе не опытный, а команда, состоящая из 12 казаков, вовсе не знакома с своими обязанностями».

На основании этого сообщения, генерал–губернатор Бриль просил Сенат выслать в Иркутск одного опытнаго моряка, который бы мог ходить командиром на одном из байкальских ботов с учениками навигацкой школы, для обучения их морской практике. Но сенат не дал на это представление никакого ответа. А только 27 мая 1769 г. предписал Сибирскому губернатору при постройке на Байкале казенных судов, производить наемным людям: летом пешему по 6 к., а с лошадью по 12 к.; зимою же пешему по 5 к., а с лошадью по 8 коп. в день.

Дурное управление перевозочными казенными судами было причиною, что частныя лица и их грузы перевозились через Байкал преимущественно на купеческих досчанниках, которые пускались в море только при попутных ветрах, и при хороших обстоятельствах переплывали Байкал в 10–15 часов. Казенные же бота с претензиею на лавировку выходили в море при всяком ветре и нередко держали на Байкале пассажиров по 3 суток, а иногда и долее. Татаринов просил вытребовать из Петербурга двух штурманов, но иркутское начальство ответило ему, что и без того содержание судов обходится дорого казне.

Осенью 1772 г. бот «Св. Козьмы Святоградца» под командою штурманскаго ученика Ловцова при сильном шторме был выброшен на берег около Посольскаго монастыря. Команда спаслась, но судно до того было повреждено, что не осталось больше ничего сделать с ним, как сжечь для железа, котораго собрали на 370 р. 58³/₄ к.

22 января 1773 г. сенат указом своим разрешил вместо погибшего бота построить другое судно — шхойт или досчанник из наличной суммы. На основании этаго указа, в том же году корабельным подмастерьем Поповым был заложен бот «Адриан и Наталия» (он же Эверс), длиною через штевни 55 фут, шириною 14, глубиною 6¹/₂ фут. На постройку его употреблено деньгами 580 руб., железо с «Св. Козьмы» и другие материалы, находившиеся в запасе при адмиралтействе.

В 1777 г. судно «Борис и Глеб», построенное в 1765 г., оказалось уже негодным в плаванию и потому, по распоряжению губернатора, был куплен вместо его досчанник, за 100 р., за счет суммы, собранной за перевозку пассажиров. Но 28 сентября 1780 г. досчанник этот, под командою подштурмана Частухина, был выброшен на берег и поврежден до такой степени, что его продали купцу Дудоровскому за 15 р. 50 к. Исправляющий губернаторскую должность Немцов, опасаясь остановки в перевозке через Байкал почт и ссыльных, предписал секунд–майору Татаринову с подмастерьем Острецовым вновь осмотреть старое судно «Борис и Глеб» в починить его, но Татаринов решительно отказался от починки этого судна, почему в 1778 г. оно и было сожжено, причем собрано железа 36 пуд. 20 фунт.

Оставшееся за тем одно судно «Андриан и Наталия» 22 сентября 1779 г. сорвало с якорей в выкинуло буруном на восточный берег Байкала и потом с наступлением холоднаго времени закидало льдом. И хотя весною 1780 г. оно было исправлено и спущено на воду, но все–таки нельзя было разсчитывать на продолжительность его существования. И потому Татаринов представил губернатору чертежи двух судов, составленные корабельными учениками Острецовым и Лапиным, под личным его наблюдением, прося губернатора отпустить на заготовление материалов для этих судов особую сумму. Губернатор представил эти чертежи в Адмиралтейств–Коллегию, которая 22 июня 1781 г. уведомила его, что по соображению чертежей Татаринова с условиями плавания по Байкалу они оказались негодными, и потому она сочла за нужное, препроводить для руководства свои три чертежа: два гальотских и один палубнаго бота.

Губернатор Кличка предложил Татаринову составить по этим новым чертежам сметы, принимая в расчет вооружение и якоря. Татаринов затребовал от думы цены на все материалы, по коим определил стоимость этих судов, по подрядными ценам:

Гальот в 70 фут	2945 р. 17 к.
Гальот в 80 фут	3503 р. 58 к.
Бота в 60 фут	2237 р. 971/2 к.

По плакатным ценам:

Гальот в 70 фут	1688 р. 79 к.
Гальот в 80 фут	1944 р. 30 к.
Бота в 60 фут	1281 р. 471/2 к.

Оскорбленный отзывом коллегии, Татаринов, при представлении губернатору этих смет, сообщил ему, что присланные из Адмиралтейств–Коллегии чертежи неприменимы для Байкала и составлены без всякаго знания условий здешняго плавания. Суда этой конструкции — писал он,— употребляются только для перевозки значительных грузов, в чем на Байкале весьма редко встречается надобность, а главнейшее назначение байкальских судов заключается в перевозке почт, курьеров, ссыльных и проч. Для перевозки же грузов имеется на Байкале много досчанников, принадлежащих частным лицам. За тем Татаринов убеждал губернатора Кличку, для пользы дела, не обращать внимания на указания коллегии, а принять его чертеж, который будет соответствовать всем условиям, необходимым для байкальских судов. При донесении этом был приложен и самый чертеж, который так восхвалял Татаринов. По чертежу этому длина судна назначена была 50 ф., ширина 15 и глубина интрюма 5¹/₂ ф. По смете стоимость этого судна, кроме вооружения и окраски исчислена была в 976 р. 76 к., а по плакатной цене в 300 р. 65 к. Вооружение и якоря, по подрядным ценам стоило 1745 р. 32¹/₄ к. Постройку судна предполагал он окончить в 150 дней 20 человеками рабочих.

Губернатор Кличка, одобрив все предположения Татаринова, представил их 26 января 1782 г. на утверждено Сената, с просьбою ассигновать на этот предмет особую сумму и определить в Иркутске строителем судов, вместо умершаго подмастерья Острецова, ученика Лапина, с чином Ластоваго подмастерья и с жалованием, положенным бывшему мастеру Попову, т.е. 120 р. в год.

17 октября 1782 г. 4 Департамент Соната, на представление это уведомил губернскую канцелярию, что дело это передано в 5 департамент, но тем и ограничилась эта переписка, несмотря на вторичное представление канцелярии.

Между тем, в перевозных судах встретилась настоятельная надобность, и потому губернская канцелярия распорядилась постройкою судна экономическим образом, не дождавшись разрешения сената. Необходимые на этот предмет расходы предположено было произвести на счет сумм, собранных за перевозку пассажиров; но как их оказалось налицо только 59 р. 94 к., то губернатор разрешил употребить деньги из свободных губернских сумм. Строителем назначен Лапин, под наблюдением Татаринова. Лес заготовлял штурман Бейтон казаками с платою по плакату, который, по указу военной коллегии 17 октября 1769 г., назначался наряжаемым на работы казакам зимою по 2¹/₂ к., а летом по 3¹/₂ к. в день. Лес добывался еловый, в 13 верстах от Иркутска, вниз во Ангаре, против Красноярского зимовья и сосновый по Ангаре же, в 26 верстах от города. Для вывозки леса к Знаменскому монастырю, где находилось адмиралтейство⁸⁾ назначены были из кудинскаго коммисарства 50 подвод, и еще несколько подвод от иркутскаго коннаго полка. Самая же постройка судна, которое было названо Св. Петр и Павел, производилась ссыльными из острога.

5 июля 1782 г. губернская канцелярия разрешила употребить на постройку судна остатки суммы, ежегодно отпускаемой на содержание и починку байкальских судов, которой состояло налицо 202 р. 8¹/₂ к.⁹⁾

В мае 1783 г. на новом судне были окончены уже плотничная и конопатная работы. 2 якоря, по 8 пуд каждый, и два дрека: один в 4 пуда, а другой в 3, были заказаны подрядчику из собственнаго его железа.

Августа 10, 1783 г. Татаринов доносил губернатору Ламбу, что судно «Петр и Павел» постройкою окончено, спущено на воду, вооружено и совершенно готово к выходу в море, и что командиром его назначен подштурман Частухин. 24 августа новое судно было приведено бичевою к байкальскому Лиственичному зимовью. Постройка и вооружение его обошлись казне в 652 руб. 6 коп. По приведении в известность всех расходов по этому предмету, генерал–губернатор Якобий, 9 марта 1784 г. просил генерал–прокурора князя Вяземскаго об ассигновании израсходованных денег, для пополнения тех сумм, из которых оне были позаимствованы. Князь Вяземский доложил об этом Императрице, которая Высочайше повелела: «ассигновать толикое ж число из следующих денег в казначейства, для остаточных сумм учрежденныя. А при том предписать о учинении торгов, не согласится ли кто взять упомянутый перевозочный бот в содержание свое, на откуп, на урочные годы по контракту, с платежем за то соразмернаго числа денег в казну, или на сем же основании, содержать свои для перевозу суда, с таковою при том в обоих случаях предосторожностью, дабы не мог подрядчик сбирать с частных людей излишней платы и потому возвышать оную по своему желанию, то на сей раз постановить таксу».

Но желающих принять на себя обязательную перевозку пассажиров через Байкал не явилось, и потому 7 июля 1785 г. казенная палата постановила: содержать перевоз через Байкал, по–прежнему, казенным судам.

В 1774 г. старый байкальский маяк разрушился и потому в 1781 г. был построен на посольском берегу новый казенный маяк учеником Лапиным. Высота его была 47 фут и в ясную погоду был виден за 15 верст. Освещение его делалось помощию фонаря, в котором жгли сало. Для наблюдения же за огнем постоянно назначались 2 казака. Но 12 октября 1798 г. слюду вышибло из фонаря, и маяк сгорел.

18 июля 1784 г. майор Татаринов умер и вместо него, по предписанию наместническаго правления, принял управление над адмиралтейством штурман Пушкарев, но вскоре был определен на эту должность прибывший из Охотска лейтенант Юрлов, который и управлял адмиралтейством с 1785 г. по день своей смерти, до 29 сентября 1791 г., а потом снова вступил в управление Пушкарев.

В 1787 г. бот «Андриан и Наталия», по свидетельству Юрлова и штурманов, оказался негодным к плаванию и потому в октябре месяце он был приведен в Иркутск, где и разломан. Железо было сдано в адмиралтейство, а дерево предоставлено было в пользу бедных жителей Иркутска.

Взамен этого судна, генерал–губернатор Якобий разрешил выстроить другое, на счет 462 р. 52 к., оставшихся от суммы, ассигнуемой на содержание байкальских судов, и 542 р. 14 к., собранных за перевозку на этих судах пассажиров. Строение было поручено Лапину, которому приказано было представить предварительно на утверждение губернатора чертеж судна и смету предстоящих расходов. Главнейший же надзор за постройкою был поручен штурману Пушкареву.

На чертеже Лапина судно названо было флагманским ботом. Длина по палубе 56 ф., ширина 15 ф. 7 д., глубина интрюма 6 ф. 3 д. На постройку его по смете исчислены расходы, кроме вооружения и парусов, в 1128 руб. 11 коп. Постройку судна предположено окончить 15 человеками в 300 дней.

Лес заготовлялся казенными людьми, в 18 верстах от Иркутска, а возился с вольнаго найма по 25 к. с лошади в день. Всего лесу вывезено 924 штуки.

4 апреля 1789 г. происходила с должною церемонию закладка бота, названнаго Александр Невский, а 9 октября он был спущен уже на воду. Постройка его с вооружением и проводкою до Байкала, обошлась в 1827 р. 2 к. Находя излишним приводить здесь все статьи расходов по постройке этого бота, тем не менее считаем уместным, обозначить стоимость в то время в Иркутске, некоторых материалов и вещей. Например: железо покупалось по 1 р. 90 к. пуд, равентух для парусов по 60 к. аршин, за якоря и верпы платили кузнецам по 5 р. за пуд; за лодку к боту заплочено вольным судохозяевам 7 рублей.

1 ноября 1789 г. бот «Петр и Павел» под командою штурмана Частухина был выброшен на Лиственичный берег. И хотя весною 1790 г. его спустили на воду и исправили, но тем не менее крушение это имело такое на него влияние, что в 1793 г. Частухин не решился отправить его в море, о чем и донес иркутскому наместническому правлению, прося при этом разрешения приступить к постройке новаго судна.

Наместническое правление распорядилось для освидетельствования судна назначить особую коммисию, поручив ей спустить бот к Никольской пристани, поднять на балки и осмотреть подводную его часть. В состав коммисии были назначены: уездный стряпчий, ассесор казенной палаты Потемкин, губернскаго магистрата стряпчий, штурмана Частухин и Степанов и подмастерье ластовых судов Сутормин. Коммисия нашла также бот совершенно негодным к исправлению, и потому генерал–губернатор Пиль разрешил приступить к постройке новаго судна с тем, чтобы все годныя вещи с бота «Петр и Павел» были употреблены на него.

Но чтобы при одном перевозном боте не было остановки в доставке арестантов и пассажиров за Байкал, Пиль разрешил, по представлению Частухина, купить две большия лодки. Частухин приобрел эти лодки у частных судохозяев за 67 р. 25 к., исправил их и сшил новые паруса из материалов, взятых с бота «Петр и Павел». Лодки эти названы были почтовыми.

По представленной Суторминым в казенную палату смете предстоящим на постройку судна расходам, было исчислено 831 руб. На требование же от него чертежа, он ответил, что все без исключения байкальския суда строили по одному и тому же чертежу, присланному из Адмиралтейств–Коллегии, которым он и предполагает руководствоваться при постройке новаго судна, длина котораго будет 56 фут, ширина 15 ф. и глубина 6 ф. 7 дюйм.

Правитель наместничества Нагель в январе 1795 г. представил смету Сутормина на утверждение сената, прося при этом ассигновать исчисленные по ней 831 р. Сенат указом своим 13 декабря 1795 г. уведомил Нагеля, что Ея Императорское Величество изволила разрешить деньги эти отпустить из сумм, остаточному казначейству принадлежащих.

До получения же этого разрешения, по предписанию Нагеля, на постройку судна употреблены деньги из суммы, ежегодно отпускаемой на содержание байкальских судов, которой к 1795 г. накопилось 2878 р. 46 к.

Лес для постройки этого судна вырубался в 24 верстах от Иркутска, вверх по р. Ушаковке. По окончании же вырубки леса, в июне 1795 г., были вызваны желающие на перевозку его в Иркутск зимним путем; но до ноября месяца 1796 г. не нашлось ни одного на это охотника. Наконец, после неоднократных вызовов явилось на торги два крестьянина, из коих один брался доставить лес за 1200 р., а другой за 1175 р. Подобных цен, конечно, не могли дать, потому что оне превышали даже самую смету и потому сделали через земскую полицию наряд крестьян, которые к маю 1797 г. доставили лес к Знаменскому монастырю, за что им были уплочены назначенныя на этот предмет по смете 146 рублей.

Но пока приискивали способы к доставке лесу, строитель судна, подмастерье Сутормин умер и вместо его назначен к строению ластовый ученик Лапин, который, впрочем, вскоре по каким–то причинам был заменен геодезии сержантом Елистратовым, временно управлявшим адмиралтейством, по недостатку морских офицеров и штурманов.

При таких неблагоприятных условиях дело по постройке судна, как и следовало ожидать, шло вяло и дурно. Все лето 1797 г. прошло в переписке о назначении из иркутскаго коннаго полка 10 казаков, знающих плотничное мастерство. Но так как казаки эти были присланы уже осенью, то их заняли другими работами по адмиралтейству, а к зиме отправили в полк; постройку же судна отложили до весны 1798 г.

Наконец, в мае 1798 г. было заложено новое судно. Но 5 октября работы снова остановлены Елистратовым, по случаю наступившаго холоднаго времени. Зимою Елистратов доносил, что заготовленный для судна лес, от долгаго лежания на открытом воздухе, сделался дрябл и расщелялся, а потому и просил казенную палату заготовить до 84 плах. Палата отпустила ему на этот предмет деньги.

В мае 1799 г. Елистратов просил прислать мастеровых на постройку судна. Губернатор назначил для этой цели 9 человек ссыльных и 5 казаков. Но работы и на этот раз шли чрезвычайно медленно и 27 октября, по случаю наступивших холодов, были вовсе прекращены.

Источник: «Морской сборник» 1870 г., №№ 4, 5, 7, 8.