Плавание на ледоколе «Байкал»

Я и мой приятель собрались ехать на ледоколе... Зная, как трудно добраться до ледокола по железной дороге, мы предпочли поехать на лошадях, предполагая выспаться в Лиственичном, а не мучиться всю ночь на Иркутском вокзале в ожидании отхода поезда, а потом в вагонах, битком набитых пассажирами. Мы не ошиблись. Поездка вышла, как говорят, по всем статьям удачной. День был прекрасный; кони добрые, а тракт... тракт такой, которому может позавидовать каждый иркутянин, взирая на свои грязныя, пыльныя, часто непроезжия улицы.

Но, в общем, тракт уже не тот людный тракт, по которому то и дело сновали повозки, шли обозы, бежали почты, прятались в кусты лиходеи, нападающие и на почту, и на проезжающих. Теперь тракт безлюден и уныл. Изредка по нему проедет крестьянин, да пробежит повозка, с едущими в Тальцы. Попутныя деревни и те как–то замерли, и в них нет уже прежняго оживления. Еще у самаго Иркутска жизнь кипит: город растет и новые дома длинной улицей вытянулись по тракту, а там за ними пошли кирпичные сараи, завод г. Верховинскаго, окруженный деревянными сарайчиками для делания кирпича. Этот завод и есть граница новой жизни; дальше за ним пошло уже все то, что не успело или не могло приспособиться к новым условиям. Не применилось к этим условиям и Разводинское училище, постройка котораго стоила больших денег: оно отцвело, не успевши разцвести, и только 9 труб на пожарище главнаго здания говорят о том величии, какое быть может было бы в будущем. Но «если бы да кабы выросли во рту грибы»... Вот и Патроны, но уже без бричек, без лошадей, без ямщиков и без проезжающих. К бывшей почтовой станции теперь и не попадешь: на гору нет надобности взбираться и подъем здесь сделался непроезжим.

В Пашках традиционная остановка для едущих на проходных в Лиственичное. Остановились и мы пить чай, остановились в той самой избе, где в былые годы не раз приходилось чаевать. Уже нет прежняго довольства, когда чуть не в каждой избе был постоялый двор, переполненный ямщиком. Теперь во всем селении не найдется и одного постоялаго двора. Проехали мы и Тальцы с их фабрикой. Почтовая станция, видавшая на своем веку виды, по–видимому сделалась квартирой какого–то обывателя, украсившаго некогда грязныя окна тюлевыми занавесками. Самым оживленным пунктом, исключая Лиственичное, оказалось Никольское, где идет ремонт «Бурята» и скопилась ангарщина. Здесь слышны песни и гармошка; здесь же мы видели, как ангарщина моется в банях, выбегает на берег Ангары и тотчас же из–под пару обливается холодной ангарской водой.

Вот и Лиственичное. По–прежнему поднялся перед нами шлагбаум таможни, еще почему–то не уничтоженной, несмотря на то, что наш протекционизм в виде таможенных пошлин перешагнул через Байкал. В Лиственичном остановились все в той же «первоклассной гостинице», перед крыльцом которой, как бы напоминая прошлое, стоял чей–то тарантас. На пристанях г. Немчинова, кипит работа; видно, что навигация только что открылась. Лиственичное в момент нашего приезда производило впечатление военнаго порта: по улицам то и дело мелькают матросы, которых видишь и в лавочках, и в харчевнях. В общем за последний год Лиственичное значительно обезлюдело и нет уже прошлогоднего безшабашнаго оживления, разгула и преступлений: ледокол спущен, работы сократились, число рабочих значительно уменьшилось. Новый строющийся ледокол «Ангара» уже не требует того количества рабочих рук, какие необходимы были при постройке значительно большаго «Байкала».

Работы на «Ангаре», строющейся по тому же типу, как и «Байкал», приходят к концу. Сборка ея уже закончена, машины поставлены, идет теперь деревянная отделка и окраска. К концу июля «Ангара» будет совсем готова и после спуска на воду пойдет на парах в Баранчик.

В скором времени будет приступлено к ремонту старых или постройке новых доков. Сейчас же идет заготовка и сушка леса. Для сушки устроены особые громадные сараи, где доски складываются таким образом, чтобы доступ воздуха к ним был со всех сторон. В настоящее время усиленная работа идет в столярных мастерских, где заготовляется вся отделка «Ангары».

Наступившия сумерки не дали нам осмотреть пароходы г. Немчинова. Пароходы его также пообчистились, подкрасились и готовы начать свою летнюю навигацию, надеясь на возможность успешной конкуренции и с железной дорогой, и ледоколом. Несомненно, рейсы по Селенге и от устья Селенги в Лиственичное, а потом в Иркутск, как и рейсы в Ангарск, обещают полный успех. Очень вероятно будут успешные рейсы и из Мысовой в Лиственичное, особенно, если нагрузка товаров в Мысовой будет производиться не в вагоны, а на ледокол.

Занятые осмотром Лиственичнаго мы и не заметили, как наступила ночь. Мы решили дождаться прихода ледокола, который, как нам передавали, при электрическом освещении очень эффектен. В 11 ч. вечера ледокол, или вернее его фонари показались из–за мыса. Он быстро подвигался вперед и пять электрических солнц и рефлектор–фонарь бросали снопы света и освещали путь «Байкалу». При приближении к Баранчику рефлектор осветил мол, чтобы дать возможность ледоколу войти в ковш, т.к. маячных фонарей почти не видно. Эффект увеличивался еще и от массы света, падающего из многочисленных окон судна. Когда ледокол вошел в гавань, нам любезно был предложен паровой катер, который доставил нас в Баранчик. Мы быстро прошли мимо залитаго электрическим светом колосса и пристали к «Лебедю», который, кажется, уже спел свою лебединую песнь и теперь стоит у тихой пристани.

Прекрасно выспавшись в удобных каютах I класса, мы проснулись в седьмом часу утра под свисток паровоза, пришедшаго из Иркутска поезда, который опоздал на 5 час., п.ч. простоял на станции Иркутск лишних 4 часа. Умывшись в комфортабельной уборной ледокола, где патентованные английские умывальники с теплой и холодной водой устроены замечательно удобно, я поднялся на палубу ледокола. Перед мной раскинулась чудная панорама утра на Байкале: стеклянная поверхность озера была покрыта дымкой, над которой белели гольцы Хамар–Дабана. День обещал быть прекрасным и мы уже предвкушали удовольствие плаванья по озеру. Наше веселое настроение далеко не разделялось публикой, сплошь покрывшей пристань и жаждущей попасть на ледокол. Безсонная ночь и те неудобства, какия пришлось испытать ей в полускотских вагонах, сделали публику крайне нервной, раздражительной и требовательной. Но вот она на «Байкале»; классы и каюты переполнены; ледоколу приходится забирать всех, несмотря на то, что он разсчитан на 500–600 человек, ледокол везет до 1000, а нередко и более. Суровый по виду капитан, старый морской волк, совершивший не одно кругосветное путешествие в качестве офицера русскаго флота, сетует по поводу того, что приходится возить вдвое больше пассажиров, чем имеется мест. «А куда деваешься, не на открытом же берегу их оставить? А вот пойдет — будут жаловаться, что мест нет».

Осмотр ледокола начинаем с царских комнат, устроенных замечательно комфортабельно, но просто. Вообще отделка кают ледокола не бросается в глаза, а имеет строго выдержанный английский характер. В царском салоне почти такая же мебель, как и в I кл.: стулья и столы на массивных бронзовых ножках, прикрепленных к полу; в стенах сделаны шкафы. Кроме салона имеется спальня, уборная и ванная комната. Уборная и ванная такия же как и в I кл. Царския комнаты, как и первый класс помещаются в носовой части судна, причем по бокам идут двуместныя каюты, общая женская и уборная, а посредине помещается общий зал и буфет. II и III кл. занимают заднюю часть судна. Помещения III кл. также удобны и мы не встречали подобнаго помещения даже на лучших волжских пароходах. II кл. был переполнен публикой, сетовавшей при нашем приходе на тесноту. Положим и сама публика много виновата. Проход II класса сплошь был завален вещами, баулами, чемоданами и пр. Верхняя палуба, предназначена для прогулки всех 3 классов и благодаря хорошей погоде была полна публикой. Пассажиры III кл. разместились не только в каютах, но и на палубе и там, где стояли вагоны.

Во втором часу мы прибыли в Мысовую. Для того, чтобы зайти в ковш, ледокол должен делать довольно крутой поворот, благодаря чему войти в ковш нужно большое искусство. Наш капитан с успехом выполнил задачу и мы, несмотря на треск, кажется не поломали щитов вилок и благополучно встали в гавань. Быстро были переброшены мостки, а потом по шпалами проложены рельсы, закреплены, и подошедший локомотив вывел с ледокола перевезенныя вагоны.

Пользуясь свободными 2–3 часами мы пошли осматривать Мысовую. Село быстро развивается, вытягиваясь по берегу Байкала и уходя вглубь тайги — к горе. Дома растут как грибы; в каждом доме находится какая–нибудь торговля; на главной улице имеется даже цирк, дающий всевозможныя представления до мелодрамы включительно. Пьяные попадались на каждом шагу; гармоника и песни не умолкают; местами отхватывали русскую — одним словом Мысовая, как с гордостью выразился один из ея обитателей, растет не по днями, а по часам, и не сегодня, так завтра будет городом. Вглядываясь в вывески, мы не заметили одной из главных вывесок всякаго мало–мальски полукультурнаго местечка — это школы. Зато в Мысовой скоро будут две церкви: одна уже имеется в вокзале пароходства, а другая строится. Грехи мысовских жителей, вероятно не малы и им не мешает позаботиться о спасении душ. Пример постройки церквей подал один из путейцев...

Гавань ледокола помещается почти в 1 версте от вокзала железной дороги. Вокзал этот маленький, как и все на Забайкальской жел. дороге, и сейчас, конечно, не может вместить всех прибывающих с ледоколом и с Амура пассажиров, которым приходится располагаться на моле под открытым небом. На моле мы видели остатки знаменитой площадки–ловушки, которая при первом рейсе ледокола, благодаря только счастливой случайности, не погребла в Байкале сотни людей. Эта площадка теперь ремонтируется и, как нас уверили, больше не будет служить ловушкой. Когда мы возвратились на ледокол, то пассажиры еще не были спущены; только при нас пришел со станции поезд, который забрал пассажиров, набил ими, как сельдями, вагоны и увез их на станцию, где они должны будут ожидать встречнаго поезда. Ожидать этот поезд решил и ледокол. По уверению тех, кому ведать надлежит, поезд должен был придти не через 24 ч. или 57 ч., а всего только через 6 часов. На самом деле поезд пришел через пять часов, но стоял зачем–то целых полтора часа на станции,— говорят, машинист изволил закусывать. Только понудительный свисток ледокола заставил поезд поторопиться и подойти к ледоколу. С поездом приехала масса пассажиров с первых амурских пароходов. Ледокол снова весь был заполнен, что называется сверху до низу. Но нет худа без добра: благодаря массе пассажиров таможенный осмотр в Мысовой был отменен и решено осматривать багаж и пассажиров в Баранчиках.

В настоящее время пассажиры, едущие из Кяхты или с монгольской границы, подвергаются тройному досмотру: в Селенгинске, Мысовой, Баранчиках и на Лиственичном. Вот как у нас стерегут контрабанду.

Пока мы ожидали поезд из Верхнеудинска, поднялся ветер и буря; волны хлестали через стенки мола; паровые катеры гг. Свинина и Шишелова, чтобы попасть в гавань, должны были бросить баржи. Мы с любопытством ждали, как–то ледокол встретится с бурей? Так же ли как и в первый раз, или теперь пойдет спокойно, не смотря на грозную разгулявшуюся стихию.

Буря крепчала, и вопрос о том, как выдержит ледокол ее, все более и более интересовал нас. Недели полторы перед тем ледокол, выйдя из льдов, по уверению некоторых, подвергся такой качке, что поломало и разбило на нем разных вещей, посуды и вина в буфете чуть ли не на 20 т. руб. и оторвавшимся стулом (был привинчен к полу) разбило громадное трюмо.

Так пугали нас некоторые пассажиры в ожидании отхода ледокола. Но «не так страшен черт, как его малюют». Оказалось, что ледокол никакой качки не терпел. А действительно он, когда вышел из льдов и сидел не на 21 фут., а всего на 15, попал под боковой ветер и получил крен в 27°. Конечно, посуда, вазы, вино полетело и многое разбилось. Но до 20 т.р. слишком далеко и претензии буфетчика не превышают 500 р.; зеркало действительно разбилось, но не стулом, а потому что лежало на столе и при большом крене упало на пол и разбилось. Крен прекратился, когда ледокол посредством водяного балласта был погружен на 21 фут. 18 мая мы также вышли при сильном ветре и при большом волнении, но никакой качки, никакого крена не испытывали, хотя испуганный буфетчик постарался убрать всю посуду, благодаря чему на обратном (из Мысовой) пути и работал плохо. Несмотря на бурю и большое волнение, на переполненном народом пароходе, на всем протяжении от Мысовой до Баранчика никто из пассажиров, выражаясь на морском жаргоне, не травил каната.

Вообще при отзывах о качествах ледокола, который по нашему мнению вполне доказал свою способность ходить зимою и летом по Байкалу^*) — нужно обращать внимание, кто говорит — лицо причастное к Забайкальской жел. дороге или человек посторонний. Первые стараются увидеть одни недостатки и с удовольствием выдвигают дефекты переправы, в то время как ледокольцы вполне сдержаны в своих заключениях о достоинствах мола, устройства пристаней и т.п. Вполне объективно относимся к ледоколу и мы, вовсе не имея желания замалчивать его недостатки и промахи переправы.

Насколько велики все эти дефекты пусть покажет следующая корреспонденция из Мысовой, которую мы печатаем почти целиком. Автор, упрекнувши газету в пристрастии к ледоколу и в пессимистическом отношении к молу и Забайкальской железной дороге, пишет:

«Первое наше впечатление от ледокола было неприятное, благодаря некоторому наклонению ледокола на правый борт. Затем, когда ледокол стал входить в вилку, то нос ледокола попадал всегда вправо от оси пути и только с трудом, после нескольких опытов ему удалось попасть на место, а при первом пассажирском рейсе так и не удалось, вследствие чего ему пришлось остановиться, не дойдя вплоть до мостика вилки.

Недоумение, получившееся от этих двух неблагоприятных обстоятельств, по–видимому состоящих в связи друг с другом, стало мало помалу разрешаться в гипотезу о какой–то несимметричности ледокола, но вместе с тем первыя наблюдения стали пополняться новыми. Во–первых, последовали удачные входы ледокола в вилку, чем уничтожилось мнение о постоянном якобы стремлении ледокола вправо, и во–вторых, оказалось, что когда ледокол стоит в вилке гавани, не замечается никакой кривизны его положения. Это вызвало предположение, что кривизна положения ледокола связана с его ходом, и дело наконец выяснилось, когда стало слышно, что ледокол работает только одним из двух своих задних винтов вследствие какой–то неисправности другого. Этим ледокол реабилитировался в наших глазах, и я по крайней мере испытал искреннее удовольствие, узнав, что недостаток ледокола временный и исправим.

Но, освободившись от разочарования в ледоколе, мы не подверглись однако другому разочарованию насчет молов в их двойственном числе, которым так сильно одержим автор заметки: «Насколько прочны постройки гаваней на Байкале, может служить факт (sic), что и т.д.». Об этом факте я, не быв в Баранчике, не могу конечно спорить с автором в качестве другого очевидца, но судить о том, как ледокол «задевает» пристань, я могу. И в Мысовой, и у нас ледоколу случалось «задевать» мол. Во второй пассажирский рейс ледокол при входе в вилку, боролся часа по меньшей мере 1¹/₂ со льдом, им же туда вогнанным. Для этой борьбы он пользовался силой своего разбега, при помощи которой и впервые он ломал негостеприимный мысовской лед в открытом море, и с это же силой «маленько» ткнул носом в конец «короткаго мола», т.е. короткой, береговой ветви вилки, сломав при этом, однако, только несколько досок нашивки неупругой стенки. Затем, дав задний ход, он таким же образом и с тем же результатом ткнул кормою в конец «большого мола» и оттуда, взяв ход вперед, по очистившейся от льда течением воды вилке «причалил» к мосту таким образом, что два девятивершковыя бревна, положенныя впереди мостика, лопнули пополам, как ножем разрезанныя.

Наконец, 12–го числа и у нас случился факт поломки целых упругих рам при входе ледокола в вилку опять таки под управлением не капитана, а начальника переправы. При самой ломке я не присутствовал, но могу описать ея результаты. Поломаны две рамы длинной ветки вилки, т.е. опять таки с правой стороны по ходу ледокола, так как ледокол, при входе в вилку Мысовой имеет по правую сторону большую ветку вилки, по левую — малую, так же, как и в Баранчике. Рамы эти лежат в месте, где край вилки перестает быть прямым, параллельным оси мола. Сломаны в первой раме все четыре, во второй один следующий, всего пять отвесных квадратных семивершковых, прикрепленных непосредственно к буферам, брусьев, расположенных на протяжении трех саженей, и притом все сломаны по одной линии борта ледокола; один из этих брусьев придвинут в месте слома вплоть до самаго ряжа, и тут же сломаны: один поперечный брус из лежащих между сказанными отвесными брусьями и досчатым настилом, и соответственный железный буфер. Оставшаяся часть досок настила обрезана от самаго верху косо вперед, т.е. к мостику мола, и вниз, по одной прямой линии. Едва ли эта картина свидетельствует о слабости постройки, а не о том, что ледокол в известные рейсы не входит в гавань, а скорее берет ее почему–то приступом.

Вообще, насколько позволяют мне судить мои элементарныя физическия познания, мне кажется, что от взаимнаго столкновения живой силы движущейся чуть ли не полным ходом массы ледокола с неподвижной массой мола свободно может произойти даже серьезное повреждение ряжа, но вместе с тем и предполагаю, что ряж и ледокол построены не для борьбы друг с другом, но для созидания «больших дел на почве согласия» по принципу известной латинской пословицы доказательством «чего служит» факт поломки рам у молов, теперь уже в их двойственном числе? Попросим хроникера–пессимиста позволить нам остаться при мнении, от его мнения отличном.

В заключение коснусь еще «по инерции» одного факта, по моему, достойнаго замечания, хотя не замеченнаго ни одним из моих случайных противников, и одного фактика, который не менее достоин замечания, но легко мог остаться незамеченным. Первый состоит в том, что вследствие опоздания на сутки первых двух пассажирских рейсов ледокола, два соответственных поезда были отправлены из Мысовой с таким же опозданием: во вторник и пятницу вместо понедельника и четверга. Эти два поезда состоят из двух пассажирских составов, курсирующих безостановочно в недельный срок в оба конца, т.е. выходящих всегда из конечных станций: Мысовой и Сретенска одновременно по понедельникам и четвергам. Естественно, что эти составы не могли выходить в обратный путь из конечных станций раньше прихода туда, вследствие чего поезда стали ходить с суточным опозданием, мало–помалу нагоняемым на счет срока стоянки на конечных станциях. Казалось бы, что ледокол должен бы в свою очередь подождать каждый раз поезд, тем более что для него, вследствие близости рейсов, опоздание не влечет за собою такого трудноисправимаго замешательства, которое отразилось бы на следующем пассажирском, т.е. определенном рейсе, но на деле этот взгляд оказался неверен. Ледокол уходил, не дожидаясь поездов и заставляя этим публику биться лишния сутки на станции в неимоверной тесноте и всевозможных лишениях.

Когда в понедельник, 8–го с.м., ледокол уходил из Мысовой до прихода поезда, ожидавшагося через несколько часов (поезд пришел в час ночи после ухода ледокола в 8 часов вечера) и притом уходил с благим намерением прийти только через сутки, в среду (к счастью не приведенным в исполнение), я присутствовал при его уходе и наблюдал как десятка два пассажиров, независимых от поезда, бежали со своей поклажей по молу второпях, так как ледокол уже готовился уйти. Рабочие торопливо расшивали путь, соединявший ледокол с молом, пассажиры перепрыгивали по убираемым шпалам, и тут же на шпалах были останаливаемы вопросами о билетах. Пришлись им скучиваться прямо над пропастью, складывать поклажу чуть ли не на воздухе, чтобы рыться по карманам. Когда уже нельзя было проходить по шпалам, с ледокола был переброшен на мол трап, и вся описанная сцена с билетами стала производиться на трапе. Но рабочие кончили уборку и в тот же момент с края палубы раздаются замечательныя слова начальника переправы: «и довольно», вместе с которыми трап убирается из под самых ног желающих на него вступить обладателей билетов. «Ты жди меня», слышно с одной стороны образовавшейся пропасти. — «А ты что?», следует вопрос с другой при постепенном удалении ледокола. — «Я опоздал»... Затем еще перебросили оставленную в суматохах подушку одного из счастливцев, попавших на ледокол...»

Случайный

Г. Случайный формулировал, почти все обвинения по адресу ледокола. Другие, кроме этих обвинений, ставят в вину ледоколу его медленное движение по льду во время 1–го рейса, указывают на то, что он работает не всеми машинами, так как у него будто бы одна машина сломана; что он воротит молы не только благодаря неосторожности или, как указывает г. Случайный, благодаря неуменью, но по мнению некоторых это делается чуть ли не с злым умыслом. Наконец, поставлены в вину и телеграммы, которыя мы печатали на страницах «В.О.» о рейсах ледокола.

Не являясь сторонниками ледокольной переправы, мы в то же время действительно не печатали многих заметок к нам поступавших, не печатали потому, что были осведомлены о положении дел лучше, чем авторы этих заметок. Так, нами не напечатаны заметки о том, что ледокол затерло льдами или он сидит на мели с общипанными крыльями, что у него сломало вал винта, что он потопил тысячи пудов угля, что с плота при ремонте лопастей было утоплено 3 т.п. рельсов.

Так и теперь мы не можем согласиться с г. Случайным. Мы не станем оспаривать крен ледокола в 1 рейсе. Быть может он произошел от того, что ледокол работал правыми машинами, быть может причиной тому было неравномерное распределение балласта. Ледокол и теперь работает, для уменьшения расхода угля, 2–мя машинами; а тремя он будет работать только зимою. Точно также мы не присутствовали при том, как ледокол «маленько ткнул мол», но не можем не обратить внимания на некоторые технические недочеты при постройке мола.

О моле в Баранчиках мы уже не раз писали, и последняя наша поездка окончательно нас убедила, что эта постройка не отличается особенной прочностью, доказательством чего может служить наклон наружной вилки к морю, наклон настолько большой, что заметен простым глазом. Конечно, мы не разделяем взгляда одного шутника, выразившагося при споре о прочности построек в Баранчиках, что ледокол может подойти к вокзалу, разрушая настил мола также легко, как и байкальский лед. Не можем мы признать также прочными щиты и это не наше только мнение, но и специалистов–техников, плывших вместе с нами 18 мая на ледоколе.

Излом щитов как в Баранчиках, так и в Мысовой, приходится всюду посередине. Это и понятно. Обшивка, состоящая из брусьев, прикреплена к двум бревнам, покоющимся каждое на 4 буферах. Опытные люди говорят, что если бы устроить еще два или даже один ряд буферов, т.е. каждый щит укрепить не на 8, а на 16 или по крайней мере на 12 буферах, таких бы частых изломов не было. В то же время нужно сознаться, что выбор гаваней сделан крайне неудобно, особенно в Мысовой, где ледокол, чтобы попасть в вилку, должен делать почти прямой угол. В тихую погоду такой поворот сделать не представляет большой трудности, но в бурю, при большой парусности ледокола, он может или (при тихом ходе) лечь на имеющуюся слева отмель, или (при более или менее сильном ходе, чтобы противодействовать ветру) не раз ударить в мол и, буде тот окажется прочным, он уцелеет, иначе ледокол может оказаться без прикрытия со стороны моря. В Баранчиках ветры (шалонник) и без ледокола, говорят, могут нанести большой вред наружной вилке, благодаря ея наклону.

Мы вполне согласны с г. Случайным, что желательно, чтобы ледокол ждал прихода поезда. Но начиная с Иркутска, уже начинается опаздывание поездов на 3–5 ч. и, насколько нам известно, ледокол из Баранчиков еще не уходил, не дождавшись поезда, н.ч. ему был известен срок прихода поезда. Несколько иначе обстоит дело с Мысовой, где, говорят, бывали примеры, что поезд опаздывал на 57 час. Конечно при таком опоздании все резоны за то, чтобы ледокол шел на другую сторону и забрал бы там переселенцев или пассажиров, которые также с нетерпением ожидают переправы.

Ледокол 18 мая ждал поезд 5 часов, и капитан нам заявил, что будет ждать и дальше, н.ч. ему известно, что поезд вышел. Дожидая поезд в Мысовой, мы заставили в Баранчиках ждать переселенцев; и благодаря тому, что там не было другого состава поезда, приехавшие пассажиры должны были ждать поезд в Иркутск до 12 ч. дня; т.е. если бы ледокол ушел из Мысовой в 6 ч. вечера, то он успел бы вернуться в Мысовую, забрать пассажиров и привести их к отходу поезда в Баранчиках. Весь вопрос, где лучше ждать: в Мысовой или Баранчиках? Ждать скверно и по сю, и по ту сторону Байкала, так как приходится ожидать под открытый небом, п.ч. крохотные вокзалы не могут вместить и двадцатой доли той публики, которая между Иркутском и Сретенском обречена претерпевать все египетские казни.

Я, с своим спутником, чтобы избежать подобнаго наказания, поспешил переехать из Баранчиков в Лиственичное, сесть на «Сибиряка» — пароход г. Немчинова и в одиннадцатом часу утра уже был дома, в то время, как мои ледокольные спутники тщетно допытывались у начальника станции в Баранчиках «когда, отойдет поезд?».

Баранчик я оставил под впечатлением полнаго безпорядка, царящаго там, безпорядка, который вывел из себя таможеннаго чиновника, требовавшаго составления протокола, так как ему не давали вагона с паровозом, чтобы начать грузить с «Байкала» багаж. В свою очередь шумели и пассажиры, шумели и переселенцы... Было раннее утро; начальник станции или спал сладким сном, или счел более благоразумным не показываться пассажирам и переселенцам, испытывающим на себе всю резкость байкальскаго ветра. Был ли составлен протокол — согрелись ли пассажиры, так для меня и осталось неизвестным.

Автор: И.П.

Источник: «Восточное обозрение» №№ 120, 122, 126, 138, июнь 1900 г.