Рекогносцировка Байкальского озера в 1896 году
Нашим операционным базисом служило село Лиственичное, лежащее на берегу Байкала у самого истока реки Нижней Ангары. Село это узкой полосой деревянных домиков растянулось верст на 5 вдоль берега, вплотную к которому его точно прижимают высокие отроги гор, покрытые густой растительностью, преимущественно хвойной. Здесь имеется 3 гавани, из которых 2 принадлежат г. Немчинову. Здесь же находится контора его пароходства и механическая мастерская. Лиственичное соединено с Иркутском телеграфом и даже телефоном, последний принадлежит Немчинову. В Лиственичном, наконец, собирается паром–ледокол, предназначенный для перевозки поездов между Лиственичным и Мысовой, пока не будет закончена Кругобайкальская железная дорога, это последнее звено Великого Сибирского железного пути.
По приезде в село Лиственичное я нашел пароход «Инокентий» уже значительно подготовленным к плаванию, благодаря заботам Капитана Тимрота. Пароход этот имеет длину 91 фут, ширину 15.5 фут, углубление кормой 7.5 фут, носом 5 фут, скорость хода 8 узлов (14 верст в час), полный запас дров на 2 суток хода. Пароход наш, как и все байкальские пароходы, находился под управлением шкипера самоучки, доброго и смышленого юноши (24 лет), хотя и не имевшего, к сожалению, почти никаких сведений по навигации, но зато в достаточной мере знавшего качества своего судна и знакомого со многими частями озера. На пароходе имелись, кроме капитана, машинист и его помощник, 19 человек вольных матросов и один воспитанник выпускного класса Иркутского промышленного училища. Таким образом все население парохода состояло из 27 человек. Помещение для 2 офицеров было вполне удовлетворительное и надо отдать справедливость администрации пароходства Немчинова, она старалась обставить нас по возможности удобно и в смысле жизни и в смысле работ. До 14 июня мы были заняты в Лиственичном окончательным изготовлением парохода, установкой на нем компасов и станка для лота Рунга, устройством темного помещения для фотографической лаборатории, уничтожением девиации компаса и пр. и пр. 14 июня мы перешли из Лиственичного в Мысовую, имея в виду, сделав здесь астрономические наблюдения, начать обзор озера по его восточному берегу к северу, чтобы воспользоваться самым благоприятным временем навигации для этой труднейшей части нашего пути. Нужно заметить, что, испытав в Иркутске жары летних дней июня, мы, по мере приближения к Байкалу, чувствовали как будто необычайно быстрый переход к глубокой осени: резкое понижение температуры, пронизывающая влажность и густой туман, покрывающий озеро — вот первые впечатления Байкала. Хотя самый туман, простояв 2 суток, потом временами и проходил вблизи Лиственичного, но он держался к востоку от него и мы несколько дней не могли видеть противоположного берега, хотя при ясной погоде он бывает виден настолько резко очерченным, что трудно себе представить, чтоб расстояние до него было так велико, а именно более 35 верст. Первый наш переход сопровождался свежим попутным ветром и пароход испытывал неприятную быструю боковую качку с довольно большими размахами, так что в отверстия в бортах попадала вода на палубу.
В Мысовой мы дополнили имевшиеся у нас карты озера: 10 верстную геологическую карту Черского и 40 верстную карту, изданную Военно–Топографическим Отделом Главного Штаба — еще копиями с карт Подполковника Ахтэ 1850 г. и планами нескольких бухт озера, снятых инженером путей сообщения Богословским, который любезно предоставил копии с них в мое распоряжение. Здесь же мы встретились с геологической экспедицией горного инженера Ячевского, причем г. Ячевским были произведены исследования наших анероидов при помощи имевшегося у него гипсотермометра. Из Мысовой, сделав предварительно рекогносцировку на 60 верст к югу и 30 верст к северу, мы вышли 24 июня и, направившись к северу, начали наш круговой обход озера. Погода, вообще говоря, благоприятствовала нашему путешествию, ветров почти не было, временами бывали туманы и особенная мгла от «палов» или лесных пожаров часто застилала горизонт и скрывала солнце. Происхождение этих пожаров объясняется неосторожностью кочевников или беглых при разведении в лесу костров. Люди эти не понимают или не заботятся о той громадной непроизводительной потере лесного богатства края, которую они причиняют.
Для выяснения размера прибрежной полосы небольших глубин, требующей подробного исследования, мы, идя вдоль берега, через промежутки в 10–20, а иногда и более верст измеряли глубины, направляясь в это время нормально к берегу и проверяя свое место по какому–нибудь имевшемуся на карте Черского приметному месту: мысу, устью реки, улусу и пр. На ночь мы становились на якорь, выбирая заранее подходящее для этого место. Нужно заметить, что для обеспечения безопасности плавания по этим неописанным водам, мы пробовали запастись сведущими людьми, но наши хлопоты о найме лоцмана, хорошо знающего берега Байкала, не увенчались успехом. Людей, знающих весь Байкал с большой подробностью, едва ли можно найти где бы то ни было, а если и нашлись бы два, три человека, то они заняты другим делом и для пользования их услугами потребовались бы средства, которыми мы не располагали.
Капитан наш восточного берега озера не только не знал, но, как и другие местные мореходы, боялся его; перспектива осмотра этих берегов настолько пугала его, что он даже отказывался от своей должности и если согласился идти, то имея в виду ходить здесь самым малым ходом и в совершенно благоприятную погоду. Этот страх очень понятен: здешние мореходы, не имея карты озера и к тому же не умея правильно пользоваться ею, по преданию получают указания того направления по компасу — «номера», как они называют, по которому надо держать, чтобы из одной определенной точки прийти в другую; без этого путеводного номера, несмотря на всю его неудовлетворительность, плавание делается уже слишком рискованным, а такие «номера» имеются только для более или менее определенных линий, которых мы вовсе не имели в виду придерживаться.
Имея прекрасное навигационное снабжение, мы также нуждались в хорошей морской карте, которая, однако, будет лишь окончательным искомым результатом гидрографического исследования озера; но все же у нас была хотя карта Черского, по которой можно было уже отчасти ориентироваться. Пробел же по части руководства к плаванию мы восполнили расспросами некоторых из оставшихся еще в живых представителей парусного судоходства, которые много десятков лет провели на судах и в силу иногда суровой необходимости знакомились с берегами озера. Из таких лиц мы нашли троих, их показания, отчасти подтверждая друг друга, отчасти дополняя, в значительной мере помогли нам выполнить нашу задачу. Лица эти: заведующий пароходством Немчинова Могилев, рыбопромышленник Елизов и подрядчик Власов. При таких подспорьях к плаванию капитан наш скоро убедился в преувеличенности своих опасений, и мы часто и в тумане смело ходили вдоль берегов, соблюдая только известные предосторожности. Во время якорных стоянок на ночь, для укрытия от непогоды или для отдыха и починок, я производил астрономические наблюдения для определения пунктов.
Итак, выйдя 24 июня из Мысовой, мы прошли вдоль берега до устья реки Баргузин, обогнули кругом полуостров Св. Нос, покрытый высоким горным хребтом с обнаженными вершинами; хребет этот вытянулся вдоль главного направления полуострова; 29 вечером мы вошли в Чивиркуйскую или Кургуликскую бухту, образуемую северной половиной Св. Носа ст. берегом озера. Эта обширная бухта имеет целый ряд второстепенных бухт, могущих служить прекрасными якорными стоянками. Здесь мы нашли рыбопромышленника Елизова, имеющего свое парусное судно, 7 тоней и свой рыбодел, или большой навес, под которым устроено 2 огромных ларя для рыбы. В лари эти выгружают пойманную рыбу и сейчас же целый отряд женщин, называемых «чищалками», садится на борта ларей, очищает рыбу от внутренностей и складывает в бочки с рассолом по 1000 штук в каждую. Рыба, за которой здесь охотятся, исключительно омуль и сиг. Улов бывает разный, но нам пришлось видеть один из весьма удачных: из двух тонь получилось 40 бочек по 1000 омулей, а каждая бочка стоит от 80 до 100 рублей. Чивиркуйскую бухту мы осмотрели при содействии Елизова, он указал нам здесь несколько горячих ключей с запахом серы, которыми иногда пользуются рыбопромышленники для лечения ревматизмов, но для эксплуатации их решительно ничего не сделано. Наше пребывание в этой бухте продолжалось до 7 июля; мы воспользовались этим временем, кроме осмотра бухты, еще для промера глубин озера до мыса Покойники и для производства астрономического определения места. В этой бухте одному из наших охотников посчастливилось убить темно–серого медведя, каковых здесь довольно много; их привлекают выбрасываемые внутренности рыбы, после того, однако, как из них вытоплен жир. Остается еще указать, что здесь мы видели любопытные образчики кварцевых щеток или нечистого горного хрусталя, попадающегося в скалах у берега.
С 5 по 11 июля мы шли до устья реки Верхней Ангары Дагарской пристани. На этом пути целый ряд бухт, в которых имеются и якорные стоянки, более или менее открытые для западных ветров. Из массы впадающих здесь речек особенного внимания заслуживает Смолиха или Томпуда по огромному количеству деревьев, выносимых рекой каждое половодье, река Фролиха, в которой, говорят, водится форель, а также бухта Аяя, окруженная чрезвычайно крутыми высокими берегами и имеющая глубину до 30 сажен почти вплотную к берегу, так что для местных судов, не имеющих вообще более 30 сажен якорной цепи, стоянка на якоре здесь невозможна.
В обоих устьях Верхней Ангары — Дагарском и Душкачанском — имеются хорошие якорные стоянки. Это место весьма бойкое и очень оживленное: с августа по октябрь здесь собирается несколько тысяч рабочих и самые крупные рыбопромышленники для ловли омулей. По уходе русских, тунгусы занимаются еще ловлей рыбы из подо льда. Стоя у Душкачанского устья, я имел намерение сделать наблюдения для определения времени в деревне Душкачаны, лежащей на реке Кичере в 8 верстах от озера. Ездить туда приходилось на шлюпке по целому лабиринту протоков Верхней Ангары, изобилующих прекрасной рыбой, покрытых массой отмелей, поросших сочной высокой травой, которую здесь старательно эксплуатируют для корма скота. Крошечная деревня Душкачан состоит из 5 дворов и часовни. Здесь зимой бывает ярмарка, на которую съезжаются баргузинские купцы для покупки мехов, здесь производится сбор ясака (дани) с тунгусов в Кабинет ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА. Здесь я нашел старика крестьянина Ковалева, который помнит как в 50 году астроном Шварц «целую ночь звезды считал, а теперь на том самом месте дом строится». К сожалению, мне не удалось воспользоваться астрономическим пунктом Шварца, так как в течение 8 дневной стоянки здесь был все время туман, сквозь который лишь изредка проглядывало солнце и то в виде матового шара, и при двух поездках в с. Душкачан я успел только определить широту по близмеридиональным зенитным расстояниям солнца.
Стоянкой у Душкачанского устья мы воспользовались, чтобы сходить к реке Тошке, откуда в 7 верстах лежат 2 значительных золотых прииска: Александровский и Николаевский. Поездка на первый из них была для нас удачным соединением приятного с полезным; чудная прогулка верхом в компании радушных и гостеприимных собственников прииска, величественные красоты местности с причудливыми горами, покрытыми хвойной растительностью, с глубокими ущельями между ними, наконец, ознакомление с устройством и бытом прииска были для нас приятным, хотя и очень коротким перерывом нашего путешествия по диким, пустынным и суровым берегам озера, где мы встречали лишь бурят и тунгусов и только изредка русских рыбаков.
Нам любезно показали и самые манипуляции по добыванию золота: доставку руды помощью ручных тачек к так называемой бутаре, или деревянному ящику, где руда промывается струей проведенной туда воды, уносящей мягкие части земли, на дне же ящика остаются мелкие камешки и тяжелый песок вместе с частицами золота, эту уже очищенную руду окончательно промывают на вашгерте — роде деревянного плоского желоба, в который кладется эта очищенная руда небольшими порциями, через нее по желобу пропускается, регулируемая особым засовчиком, струя воды и наиболее искусный рабочий, стоя в вашгерте, в самой струе воды, особой планкой с вставленной в нее рукояткой отгребает песок и камешки, отгоняя вверх против струи кусочки золота. Способ, как кажется мне, не специалисту этого дела, очень незатейливый и надо думать, что много, много микроскопических частиц золота, которые, однако, суммируясь, могут составить значительный процент, уплывают вместе с песком, не повинуясь слишком грубой для них лопатке. По крайней мере, здесь нет и намека на те сложные устройства для полной утилизации золота из руды, которые мы имели случай видеть в г. Баларат в Австралии, где целый ряд амальгамированных ртутью досок и шпигованных матов, несколько раз сменяющих один другого на пути протекающей по ним воды, промывавшей золотую руду, и печи, выжигающие золото из кварца, уже подвергшегося всем другим способам извлечения из него золота — решают вопрос добывания золота в такой рациональной форме, что дальнейшие хлопоты с ним хотя технически и возможны, но невыгодны, так как добыча золота уже не окупала бы затрат. Лучшей иллюстрацией безалаберности эксплуатации приисков служит то обстоятельство, что золотопромышленные компании, произведя работы на известном протяжении, затем отдают разработку «отвалов», т.е. отбросов руды так называемым «старателям» или своим же рабочим на их риск и страх, причем они обязаны найденную добычу сдавать в контору по условленной цене, составляющей от 50 до 60% настоящей стоимости, и в этих отвалах добывается до 4 золотников на 100 пудов руды, тогда как уже то, что выше 50 долей составляет чистую прибыль предпринимателя.
Полезной стороной нашего путешествия было заключение условия с управляющим прииском о разрешении Управлением устройства метеорологической станции на земле прииска и о надзоре за производством там наблюдений, которые будут поручены одному из служащих за плату по 10 рублей в месяц. Инструменты и инструкции для этой станции будут даны Магнитно–Метеорологической Обсерваторией в Иркутске, на берегу же озера Управление обязалось за 50 рублей устроить колодезь с каналом к озеру для футштока, наблюдения по которому во время работы прииска будут производиться безвозмездно одним из служащих, г. Чернохвостовым.
Не дождавшись ясного неба для определения долготы и не имея возможности медлить долее без риска не выполнить главной задачи — осмотра берегов озера, мы 19 июля ушли из Душкачанского устья вдоль западного берега Байкала. Путь здесь был до мыса Покойники особенно труден по причине густых туманов; с трудом распознавали мы мысы и речки вдоль берега, для чего иногда опрашивали встречавшихся рыбаков; временами туман немного приподымался, так что мы могли видеть береговую черту, но зато были лишены возможности любоваться и фотографировать виды этих берегов, здешних альпов, этой живописнейшей, по рассказам и описаниям, части Байкала. Подойдя к параллели Верхнего Изголовья острова Ольхона, мы промерили глубины северного входа в Малое море и подойдя к острову были поражены удивительной игрой природы: причудливой формы огромная прибрежная скала в виде тонкой, но широкой стены возвышалась от самого уровня воды, при известном положении наблюдателя представляя совершенно правильный профиль человеческой головы в несколько сажен величиной. Обойдя снаружи о. Ольхон мы осмотрели его южные бухты, выходящие в Ольхонские Ворота. Бухты эти достаточно глубоки, вполне закрыты от всяких ветров и представляют чудесные якорные стоянки. Ольхонские Ворота имеют ширину до 4 верст и глубину до 23 сажен, ничтожную для Байкала. Обойдя Ольхон с внутренней стороны и западный берег Малого моря с севера на юг, мы убедились, что дно Малого моря, поднимаясь к югу, у параллели р. Сармы, достигает глубины 1.5 сажени, и мы не могли войти ни в одну из южных бухт Малого моря и Ворот при нашем углублении в 7.5 фут. Замечу кстати, что река Сарма замечательна по своей боре, достигающей, по рассказам рыбопромышленников, ужасающей силы, против которой очень трудно, почти невозможно удержаться на якоре.
26 июля, окончив осмотр озера с севера до Ольхонских Ворот включительно и истощив свои запасы, мы решили идти прямо в Лиственичное, для их пополнения и отдыха для себя, команды и машины. Здесь приключился любопытный инцидент: капитан наш, соскучившись по своей семье, рассчитывал, что завтра ровно в 7 часов утра мы будем в Лиственичном, мы заметили ему, что старые моряки боятся слишком точно рассчитывать время вперед, зная, что их капризная стихия, точно нарочно, устраивает сюрпризы, чтобы нарушать расчеты. «Что же может случиться за одну ночь»,— усомнился он. И действительно, как будто в подтверждение нашего замечания, едва мы вышли из Ворот, задул свежий горный ветер с дождем, наступила ночь темная — зги не видно; и в 11 часов ночи, когда мы были вблизи отличной бухты Песчаной, но войти в которую без маячного освещения в темную ночь и такую погоду нет никакой возможности без риска разбиться, машинист сообщил нам, что дымогарные трубки в котле дали такую течь, что дольше 1.5 часа машина работать не может. Единственно, что нам оставалось, это сейчас же повернуть по ветру и воспользоваться огромной отмелью реки Селенги, где можно отстаиваться на якоре во всякую погоду. В 1 час ночи мы стали на якорь на 8 саж. глубине и только в 7 часов вечера удалось нам придти в Лиственичное.
За время до 3 августа мы пополнили наши запасы, вычистили котел, перебрали машину, установили паровое отопление кают, в чем давно чувствовалась надобность, и укрепили рубку, в которой помещалась наша каюта, так как во время сильной качки заметили, что она не очень прочно стоит на своем месте, а на ней установлен компас очень дорогой по цене и крайне необходимый для нашего дела, и затем продолжали наш осмотр берегов от Лиственичного до мыса Кадильного. На этом пространстве имеются 3 золотых прииска: в падях Коты, Малой Сенной и Нижней. Не доходя Нижней пади, мы видели так называемый Чаячий утес, отвесной стеной спускающийся в озеро, белый от помета чаек и бакланов, гнездящихся на нем; по его вершине проходит верховая тропа, наиболее опасная в этом месте и огражденная от огромного обрыва лишь легенькой деревянной решеткой. На мысе Кадильном добывается известь.
4 августа мы осмотрели берег к югу от Лиственичного до мыса Колокольного. Ближайшая к Лиственичному падь Малый Баранчук избрана для устройства вокзала железной дороги, здесь же предполагается устроить и гавань для ледокола. На этом пространстве до мыса Колокольного очень мало якорных, стоянок, здесь высокие горы теснятся к самому озеру, спускаясь к нему крупными склонами, часто уходящими глубоко в воду.
5 августа мы продолжали осмотр берегов от Кадильного до Ольхонских Ворот. На этом протяжении имеется несколько удобных бухт, из которых особенно живописная бухта — Колокольная, названная так по двум скалам Большая и Малая Колокольня, стоящим у входа и действительно напоминающим издали такие здания, и бухта Песчаная, лежащая к северу от Большой Колокольни, имеющая значительных размеров грот, вероятно вырытый водой озера в скале.
От Ворот мы пытались сделать промер поперек озера к мысу Толстому, но к сожалению, измерив одну только глубину в 640 саж., в 4 верстах от Ворот, мы потеряли лот с большей частью нашей проволоки и должны были отказаться от нашего намерения, но зато еще раз промерили узкую и относительно мелкую часть озера от устья р. Селенги–Харауза к устью р. Бугульдейки, оканчивая который встретили под берегом горный ветер, давший скорость по анемометру в 18 метров в секунду; перед его появлением мы заметили особые облачка, вырывавшиеся из–за гор и скоро пропадавшие, которые служат предвестниками этого ветра, а во время ветра прибрежные горы были покрыты характерной белой пеленой облаков, точно клубившихся сверху до половины их высоты. В бухте Колокольной мы нашли убежище на ночь, но капитан наш, человек далеко не трусливый, простер свою заботу о безопасности парохода настолько, что всю ночь, пока дул этот ветер, он провел вместе с вахтенным матросом у якорной цепи, чтобы при малейшем признаке опасности не удержаться на якоре — быть на своем месте для управления машиной и рулем.
Остается еще сказать, что последним был нами осмотрен участок от станции Переемной до Култука и отсюда до мыса Колокольного; была уже половина августа, свежий ветер и непогоды стали повторяться чаще, приходилось выбирать благоприятные дни. В селе Култук мы познакомились со священником о. Инокентием Чуриновым, взявшим на себя труд производить безвозмездно метеорологические наблюдения по инструментам, доставленным ему Иркутской Обсерваторией. Отрадно было видеть этого почтенного служителя церкви, имеющего значительную и широко разбросанную паству, усердно занимающегося школьным делом, интересующегося естествоведением, из любви к делу производящего метеорологические наблюдения, занимающегося любительским фотографированием и пр. О. Инокентий очень обязательно взял на себя труд за 75 рублей устроить, такой же, как и на Тошкте колодезь с каналом для водомерных наблюдений, а сами наблюдения он взялся производить безвозмездно.
16 августа мы имели честь представиться в Лиственичном Министру Путей Сообщения Князю Хилкову, проезжавшему через Байкал во время осмотра строящейся Сибирской железной дороги. Министр, несмотря на свою болезнь в это время, принял нас на пароходе и живо интересовался результатами наших работ. С 17 по 19 августа мы сделали специально хронометрический рейс для связи Лиственичного с Мысовой и устьем реки Селенги. Наконец, 27 августа мы отправились еще раз в Култук, чтобы доставить туда футшток и некоторые метеорологические инструменты от Иркутской Обсерватории; а 3 сентября, окончив дела в Лиственичном, я поторопился отправиться в Петербург, чтобы выполнить сообщенное мне по телеграфу требование Комитета Сибирской железной дороги, а именно представить программу гидрографического исследования Байкальского озера и смету расходов на это к 1 сентября.
- Ф.К. Дриженко. Рекогносцировка Байкальского озера в 1896 году. Часть 1.
- Ф.К. Дриженко. Рекогносцировка Байкальского озера в 1896 году. Часть 2.
- Ф.К. Дриженко. Рекогносцировка Байкальского озера в 1896 году. Часть 3.
- Ф.К. Дриженко. Рекогносцировка Байкальского озера в 1896 году. Часть 4.
Источник: Сообщение, сделанное в соединенном заседании отделений Географии математической и Географии физической Императорского Русского Географического Общества действительным членом Общества подполковником Ф.К. Дриженко. Санкт–Петербург, 1897 г.
